– А тебе, насколько мы видим, еще ничего не отрезали.

«Зато тебе самому отрезали ногу», – подумал я, но промолчал. Подозреваю, что здание нашей дружбы сразу бы рухнуло, если бы он так же грубо пошутил на мой счет, но Агеда, она такая, какая есть, поэтому всего лишь ласково шлепает нашего друга по шее и смеется. Смеется от души и с достоинством, что вызывает у меня приступ участливого восхищения.

Когда мы ехали туда, я предложил ей ненадолго сесть за руль на отрезке А-6, где ранним воскресным утром движения почти не было. Чтобы попрактиковалась и не забыла, чему научилась.

– Ты с ума сошел? Она нас угробит, – тут же подал голос Хромой.

Ведя машину, Агеда старалась побороть неуверенность в себе и нервное возбуждение, а поэтому не переставала говорить. Она ехала так медленно, что Хромой не выдержал и где-то рядом с Лас-Росасом спросил, не лучше ли будет нам с ним пойти пешком и подождать Агеду уже в пункте назначения.

Во второй половине дня мы высадили Агеду вместе с толстым псом у подъезда ее дома. С тротуара она совсем по-детски послала нам воздушный поцелуй. Мы смотрели, как она удаляется – широкий зад, широкая спина и широкая талия. Мой друг вздохнул:

– Какая красотка и до чего одинока.

20.

Вернувшись домой, я позвонил Никите. Он сразу же заявил, что у него нет времени. Они с товарищами красят стены в захваченной ими квартире.

– Кончится тем, что ты угодишь в тюрьму.

– Вот и хорошо, там не надо будет работать.

Сын попросил позвонить ему завтра. Так я и поступил. Но этот мерзавец попытался опять от меня отбрыкнуться. Я настаивал, пока он не согласился уделить мне пять минут своего драгоценного времени.

– Как твоя кожа?

– При мне.

Потом сказал, что не понимает, зачем я опять пристаю к нему с «той давнишней ерундой», сколько уж лет прошло. Он хотел оправдаться: дети, они и не такое иногда вытворяют. И не со зла, разумеется. Разве сам я, когда носил короткие штанишки, был святым?

– Ведь вы с мамой купили им тогда новую гитару, куда лучше прежней, правда?

Ему до сих пор кажется, что мы в тот раз повели себя «суперски» и даже не отлупили его.

Теперь настал мой черед оправдываться:

– Как тебе известно, в четверг похоронили твою двоюродную сестру. Все эти дни я много думаю о ней и подраскис, вспоминая разные семейные истории.

Никита, по его словам, мало что помнит – слишком много воды утекло, он тогда был совсем мальчишкой, лет восьми или около того.