За обедом Агеда сообщила, что познакомилась с мужчиной, о котором отозвалась как о человеке привлекательном и воспитанном. Он сотрудничает с «Платформой помощи пострадавшим от ипотеки». Немного моложе ее. Не исключено, что между ними возникнет нечто большее, чем просто взаимная симпатия. Это признание отчасти объясняло ее нынешние попытки выглядеть получше. Мы с Хромым в один голос пожелали ей большой любви и большой удачи. А Хромой даже добавил обычным своим тоном:
– Могла бы привести его на обед.
– Он вчера уехал в Талавера-де-ла-Рейна навестить родственников.
Но стоило ей отойти в туалет, как Хромой заявил:
– Думаю, этого мужчины не существует.
24.
Не знаю, что и думать. С одной стороны, я еще не до конца избавился от смутных подозрений, что анонимки мне писала Агеда. В пачке есть несколько таких, где автор насмехается над моей манерой одеваться. Насколько помню, в одной даже сказано, будто я выгляжу как старый дед. Такое могла сказать, например, Амалия, а могли и коллеги по школе. Я вовсе не имею в виду, что кто-то из знакомых тратит свое драгоценное время на слежку за мной. Но для этого можно и нанять специального человека.
Я вытаскиваю из пачки записку, где речь идет о куртке на кроличьем меху с обшитым тем же мехом капюшоном, которую я купил лет семь или восемь назад в расчете на самые холодные зимние дни. В анонимке говорится:
Кто надоумил тебя купить эскимосскую парку? Теперь тебе только и остается, что плавать на работу на каяке.
С другой стороны, критика моей манеры одеваться никак не вяжется с тем, как Агеда до недавнего времени относилась к проблемам внешнего вида.
Сегодня она вырвала у меня обещание сходить с ней еще и в обувной магазин.
Но до сих пор ни словом не обмолвилась о записках, которые я бросил ей в почтовый ящик.
Не знаю, что и думать. Каждый раз, глянув в зеркало, вижу там рожу параноика.
25.
Мне было очень спокойно дома, я перечитывал книгу Шер-вина Нуланда «Как мы умираем», которая двадцать лет назад – или даже больше двадцати – сильно меня взбудоражила, а сейчас, наоборот, действовала умиротворяюще. И тут раздался звонок. По тому, как звучал голос в домофоне, можно было догадаться, что прямо сейчас я столкнусь с серьезной и неотложной проблемой, принявшей телесный облик моего сына. Никита поднялся по лестнице бегом, так как у него не хватило терпения ждать лифта. Он меня обнял. Беспроводные наушники, татуировка на предплечье, четырехдневная щетина. И не столько обнял, сколько обрушился на меня – потный, горячий, здоровенный, – словно решил свалить с ног (ему бы ничего не стоило это сделать). Задыхаясь, едва сдерживая слезы, он сообщил, что ему сломали жизнь. Хорошенькое дело! «Ты не первый и не последний», – подумал я и попытался его успокоить, но напрасно.