Он опоздал – пришел с черными кругами под глазами, какой-то весь нескладный, но вполне умытый и одетый аккуратно, хотя небритый и в стоптанных кроссовках с болтающимися шнурками. Последняя деталь настолько бросалась в глаза, что показалась мне продуманной, и я счел за лишнее указывать ему на них. Никита схватил меня в объятия – высокий, сильный, – и я тотчас почувствовал идущий от него резкий запах сырых стен, ну, не знаю, пара из кастрюль с супом, плохо проветренной кухни. Когда он сел напротив, я сказал, что скула у него заметно распухла. Он ругнулся, а потом объяснил, что не угадал намерения того пьяного типа и не смог уклониться от удара.

– Зато потом – раз, раз – и этот идиот лежал весь в крови, как свинья на бойне. И если бы меня не оттащили…

Вот такой у меня сын. Он ведь еще в школе ломал чужие кости. Мой сын, он совсем взрослый и простоватый, зато всегда прет напролом и страху не знает.

– А я думал, ты помогаешь на кухне, ну, подаешь, моешь… А ты, оказывается, в этом баре вышибалой служишь.

Он ответил, что делает все, что велят, как и другие ребята, потому что у них одна команда. И так далее.

Никита закидывает в рот ломтики ветчины, салат с морскими раками (фирменное блюдо) и крокеты с такой неумеренной жадностью, что мне хочется ему напомнить: закуски мы заказали все-таки для нас двоих. Но я промолчал – просто потому, что увидел: мой сын ест с аппетитом и удовольствием, а ведь мы, хотим того или нет, пожизненно остаемся отцами, то есть инстинкт заставляет нас in aeternum[60] заботиться об откорме своего потомства, хотя это не помешало мне поскорее ухватить один крокет и для себя, ведь таков закон природы: надо съесть побольше, коль скоро ты именно с такой целью сел за столик в ресторане.

Я спросил, что он сделал с Тиной.

– А это еще кто такая?

И Никита рассказал, перекатывая комок еды во рту, чтобы оставить пространство для выхода слов. Они посадили Тину в угол бара в качестве украшения – а рядом с ней у столика стоит пустой стул на случай, если кому из клиентов захочется выпить в компании привлекательной женщины. А нет ли в мобильнике у Никиты ее фотографий? Нет, ни одной. Потом он признается, что кукла (Тиной он ее не называет) сидит босиком. Почему? Одна туфля потерялась, или ее сперли, точно неизвестно, и тогда хозяин решил, что пусть лучше показывает свои ножки, ведь, по мнению всех, кто служит в баре, они у нее очень красивые. И тут вдруг в припадке подозрительности я спрашиваю, а не голая ли она там у них позирует.

– Нет, в лифчике и трусах, которые на ней и были, когда ты мне ее подарил.