У меня нет ни малейших сомнений, что сеньор Эктор вел себя с мамой как настоящий кабальеро, облегчая ее вдовью участь, в первую очередь спасая от одиночества, и щедро давал то, в чем она так нуждалась, – внимание и любовь… Он часто возил ее в путешествия, из своего кармана оплачивая все расходы. Благодаря ему она стала лучше одеваться, он часто дарил ей цветы, а иногда и драгоценности. Вместе они ходили на концерты, в музеи, в шикарные рестораны и посещали разного рода приятные места. Наконец-то кто-то старался доставить удовольствие ей самой, а не наоборот, как случалось обычно. Мне понадобилось немало времени, чтобы осознать это, и, полагаю, моему брату тоже.

Мы подозревали, что этот безупречно одетый, слегка церемонный и добрый, по словам мамы, сеньор решил занять место нашего отца. Нам было прекрасно известно, какую материальную помощь он оказывает нашей семье, и поэтому мы не могли бросить ему в лицо неприятную правду.

За спиной сеньора Эктора мы вырвали у мамы обещание держать его подальше от наших глаз. Но Раулю и этого было мало. Он просто запретил ей выходить замуж за этого семидесятилетнего человека. И я поддержал брата. Мама успокаивала нас, просила отнестись к ситуации с пониманием, попробовать получше узнать Эктора; а еще она давала нам всякого рода объяснения, чтобы умерить наши страхи, которые считала беспочвенными. Говорила, что папа всегда был и останется в ее сердце, но я в это не верил.

Таким образом мы редко видели Эктора (я почти совсем его не видел, поскольку уже жил независимой жизнью), но иногда обстоятельства вынуждали нас с ним пересекаться. То Раулю, то мне приходилось быть свидетелями сцен, которые заставляли нас саботировать отношения матери с этим человеком, пока мы наконец не добились своего – они расстались. Как-то утром брат разбудил меня вне себя от ярости и сообщил, что видел, как они целовались. Сейчас уже не помню, где он их застукал, да это и не имеет никакого значения.

– Целовались, Тони! В губы! Ты можешь себе такое представить?

Рауль воспринял это не только как действие, противное гигиеническим правилам, и как оскорбление памяти отца, но и как неоспоримое доказательство желания Эктора влезть в нашу семью.

– Такие типы притворяются любезными, а стоит им добиться своего, скидывают маску, начинают командовать и завладевают тем, что им не принадлежит.

Я так и не понял, почему Рауль пришел к таким выводам, но одна только мысль, что Эктор Мартинес коснулся своими шершавыми губами губ нашей матери, вывела меня из себя.

Однажды вечером я направлялся к маме, чтобы забрать белье, которое она мне обычно стирала, и увидел, как они вдвоем выходят из такси. Они немного прошли, взявшись за руки, и, чуть не доходя до подъезда, в тени дерева вдруг обнялись. Место было не таким темным, чтобы я не разглядел, как Эктор мял ее груди, а мать не только не протестовала, но еще отклонялась немного назад, чтобы облегчить ему задачу. Я стоял метрах в двадцати от них и чуть не закричал от возмущения, но быстро одумался и счел за лучшее уйти, не заходя к матери.