А еще я считаю, или скорее подозреваю, что ее лихорадочная болтовня – это форма установления физической связи с людьми. Она их трогает, гладит, ощупывает, но еще и с помощью слов.

Короче говоря, желая привлечь мое внимание к той или иной детали картины, она говорит: «Смотри», – и легонько тыкает в меня пальцами, или чуть подталкивает локтем, или тянет за рубашку, и одновременно задает вопрос, делится впечатлением либо пускается в путаные объяснения.

Мы поднимаемся по музейной лестнице, и она цепляется за мою руку. Позднее, когда спускаемся, то же самое.

Перед «Портретом семьи Карла IV» она снимает волосинку, вроде бы прилипшую к плечу моей рубашки.

В кафетерии мы под столом случайно касаемся друг друга то коленками, то ступнями, но тут надо добавить, что во всех случаях я был тем, кого трогают, а она той, кто трогает.

Потом, уже в ресторане, когда мы ждем, пока нас обслужат, Агеда вдруг берет мои ладони в свои, чтобы узнать, по ее словам, холодные они у меня или теплые. И следом, сообщив, что никогда не видела у мужчины таких красивых рук, рассматривает линии на них, предсказывает мне череду счастливых событий, а также долгую жизнь. Еще она говорит, что дорого бы заплатила, чтобы заглянуть в мои мысли. Выходит, ей мало того, что она то и дело ощупывает меня снаружи, ей нужно проникнуть еще и внутрь. Следом она предлагает завтра сделать мне массаж.

– Хочешь, помассирую тебе спину, хочешь – что-то другое. Мне без разницы.

Она произносит это с улыбкой, в которой проглядывает лукавое кокетство.

Под конец дня, гуляя с Пепой, я оставил на ближайших улицах последние книги из своей библиотеки, в том числе и подаренный Агедой роман Сарамаго.

29.

Мне по душе бесцветные, упоительно однообразные дни. Для меня они лучше любых других, и сегодня выпал именно такой – не отравленный новостями, неожиданностями или случайными событиями. Еще один день, когда я предусмотрительно держался подальше от телефона и компьютера и на улице обменялся парой слов лишь с какой-то портнихой и незнакомым стариком.

После обеда во время прогулки я вспомнил, что сказала мне Амалия много лет назад: «Ты ведь понятия не имеешь, что значит страдать». Вот только позабыл, в связи с чем она бросила эту фразу, выражавшую в равной мере и упрек, и презрение. И, раздумывая над ней сейчас, понимаю: мама тоже могла бы повторить слова Амалии.

Сегодня мне захотелось немного пострадать. Захотелось в последний раз испытать физическую боль, оставаясь при этом абсолютным господином своего страдания: жертвой, палачом и тем, кто определяет меру мучений. Именно об этом я думал, спускаясь с Пепой к парку и прикидывая, каким образом осуществить подобный план. Когда я подходил к площади Сан-Кайетано, мне пришла в голову мысль зайти на рынок и купить иголку у женщины из пункта ремонта одежды. Она не раз укорачивала мне рукава и брюки, а однажды я купил у нее рождественский лотерейный билет. Иначе говоря, женщина меня знает и, как я и предполагал, не только не взяла денег за иголку, но еще и подарила вторую, подлиннее и с ушком пошире – на случай, если мне будет трудно вставить нитку, ведь понятно же, что человеку с дальнозоркостью… Очень симпатичная женщина.