Вселенная в песке.

Пустыню нельзя затребовать либо завладеть ею, пустыней нельзя управлять — она гордая, свободная, жадная до воды и жизни женщина. Такую женщину любишь как есть. Она — словно кусок ткани, уносимый ветрами. Её нельзя прижать к земле, освоить, сделать полезной...

По этим уступам, над пропастью, прошли величайшие йоги, познавшие тайны жизни и смерти. Здесь рождались и жили тибетские учителя. Они проходили здесь, основывали монастыри.

Я достаю свой походный блокнот и записываю все, что вижу. Маленькая девочка, завернутая в бежевый плед. Синее-синее небо. Почва — как камень. Деревня у устья реки. Река серо-глиняного цвета. Река, текущая снизу вверх. Рядом со мной буддийские монахи.

Ветер — холодный и суровый. Он продувает мои мысли, прячет от меня внутренние слова. Я еду в горную долину с населением менее 0,09%. Дорога с колдобинами, оврагами — бесконечно тяжелая. Сначала кружится голова, потом голова и тело разделяются и каждый переживает свою историю. Все 14 часов меня выбивает из себя и выворачивает наизнанку. Но эта дорога не может быть другой. Она — наш малый остаток прошлого. Когда мы все — были кочевниками. Когда мы шли караванами. Когда все было простым и естественным.

Последние блики света на вершинах гор. Сад недозрелых яблок, однообразные хатки из глины в просветах деревьев. Ночь, и темнеет до шести.

Симптомы горной болезни случаются под утро. Я чувствую, как сбивается дыхание и снова просыпаюсь.

А за окном ничего, ни кусочка света. Только мир в котором что-то происходит. Рассвет собирает в ладошки воздух. Сны возвращаются, воскрешаются, переходят порог реальности. Сны в долине Спити особенные, яркие. И даже если они навсегда потерялись, исчезли по пути из детства в настоящее, теперь они здесь.

В четыре утра я сижу на краю кровати. Пальцы растекаются в свете. Это галлюцинация — признак горной болезни.

Телефонной связи больше нет. За тонкой, белоснежной занавеской — прозрачный желтый свет поднявшегося над горами солнца. В первые дни ты фиксируешь все, что видишь. Будто кто-то подвел линию резкости, а потом эта резкость уходит, ты сливаешься со всем, что раньше было отмечено как «новое» или «чудесное».

Тишину надо понимать, выдерживать и просить — тогда можно ехать в расщелины и скалы этих гор. Здесь больше ничего нет. Электричество отрезают на часы или сутки... Телефонной связи нет тоже. Здесь все еще Шанг-Шунг, земля, о которой никто ничего не знает. Монастыри изучают астрологию, сны, калачакра-тантру и ваджраяну — высшие формы буддизма. Пожалуй, я назову их так — «монастыри снов».