Вообще относительно всех указанных перемещений и поправок к повествованию Βίος’а нужно сказать, что гораздо естественнее считать их за след вторичной редакции и дело автора Vita, чем заключать обратное, что, пользуясь Vita, автор Βίος’а составил свою конструкцию жития, тем более что работа последнего сводилась почти исключительно к простому копированию Феофана и других источников.
Помимо этих соображений, в самой Vita можно указать намеки на Βίος и следы его влияния на изложение исторических материй (кроме уже указанных совпадений). Сам автор Vita говорит о своих «предшественниках» (τῶν πρὸ ἡμῶν) и, значит, имеет в виду какое-то жизнеописание, какое при этом считает недостаточно полным, [2685] вероятно, потому, что в нем мало сообщалось о родных и воспитании преп. Максима (Vita II–VI), и о мужественном перенесении им жестокой казни (Vita XXXIV–XXXVII), что считалось столь важным в рамках византийской агиологии. По крайней мере, Vita только в указанных отношениях обнаруживает большую полноту по сравнению с другими житиями и Βίος’οм. Если так, то характеристика эта вполне применима к Βίος’у, в котором указанные пункты едва затронуты. [2686]
Намечая план своей работы, автор Vita говорит, что коснется и других дел того времени, очевидно, истории монофелитства, которое именно и было «великим нападением на истину в те времена», [2687] но «сперва пока нужно сообщить (τέως διηγητέον) о самом преподобном». [2688] В этих словах справедливо видит проф. М. Д. Муретов [2689] намек на то, что житие, служившее источником для Vita, начиналось с изложения истории монофелитского движения, каково и есть начало Βίος’а.
В дальнейшем изложении у автора Vita заметны следы влияния какого-то источника. Так, говоря о мотивах принятия преп. Максимом монашества, [2690] автор почему-то считает нужным указать на распространение в столице монофелитства, и это несмотря на то, что мог бы обойтись без указания на этот мотив, ибо ему была известна главная причина принятия преп. Максимом монашества — любовь к уединению и презрение к суете мирской, [2691] и в речи его в гл. V можно было бы выбросить упоминание о ереси, не нарушая вовсе правильного хода речи. Если биограф вставил в свою речь упоминание о монофелитстве, то он, несомненно, находился под влиянием какого-то источника, и именно Βίος’а, [2692] в котором названный мотив развит весьма подробно.
В гл. VII, в середине речи начиная излагать историю возникновения монофелитского движения, автор снова начинает речь об Ираклии в таких выражениях. как о впервые вводимом в течение речи лице, [2693] несмотря на то, что выше о нем уже сделано было упоминание, [2694] — ясный признак, что это сделано под влиянием какого-то текста, а это не иной <текст>, как Βίος, начинающийся именно с подобной же речи об Ираклии. Равным образом, и в речи о литературной деятельности преп. Максима автор Vita с конца гл. XX* (с. 42) начинает вести речь о тех же видах творении св. отца (λόγοι и κεφάλαια), о которых толковал в гл. XIX* и XX*, [2695] и к повторениям этим вынуждается тем, что пользуется новым источником своих сведений о творениях преп Максима — соответствующим отделом Βίος’а. Все это можно признать за довольно ощутительные следы зависимости от Βίος’а.