Горящая Коляда вызывала в сознании образ пылающего Мирового древа, его крона, ветви и ствол будто сгорали в течение года. В Зимние святы жрецы сжигали на костре его последнюю часть. Однако перед рассветом из сгоревшей колоды, словно из корней, появлялся новый росток – луч возродившегося солнца. На смену мерцающей Коляде приходил сияющий Овсень-Овеснь, вестник весны. Сдвоенный припев «Ой, Авсень, ой, Коляда!» может говорить о связи в колядном таинстве света и огня, подобно тому, как они были связаны в купальском обряде.

Спустя столетия о древних обрядах зимнего новолетия напоминали строки святочной песни:

В Средние века колядование превратилось в молодёжную забаву, его первоначальная, глубокая образность едва проступала в отдельных песнях:

Прилагательное калиновый происходит от древнерусского калить «разжигать, закалять», родственного с древнегреческим κήλεος «пылать». В том же смысловом ряду стоят слова калило «раскалённая железка» и каленка «банная печь-каменка», названия клёна, огненно-красных ягод калины и былинного Калинова моста, ведущего через огненную реку «на тот свет».[377] По представлениям древних русов, колядование начиналось на небесах, «за рекой», среди «калиновых огней» разгорающегося солнца, а «гусляром» был их первопредок-сварожич. Условное имя «Гордеюшка» напоминало о небесном певце, рдеющем в лучах зари и посылающем на землю дары небесного света (солнечного коня, золотые одеяния с венцами и лучи – «кленовы стрелы»):