Отец Александр предлагает следующее толкование первородного греха: «…Человек на своей животной стадии находился в тесной связи с природой, он был органической частью природы, какой является любое другое живое существо. И вот, когда в нем проснулось духовное начало, когда в нем проснулся его разум, когда в нем проснулись человеческие свойства, они его отторгли от природы. <…> Отсюда и возникает то, что мы на языке богословия называем
При этом так же, как и Владимир Соловьев, под Адамом отец Александр понимает, в сущности, весь человеческий род: «Сущность Грехопадения — не в чьей-то отдельной вине, а во всеобщем человеческом отпадении, ибо, как говорит апостол Павел, в нем (то есть Адаме) „все согрешили“ (Рим. 5: 12). Именно поэтому мы несем на себе печать трагического разрыва бытия и можем сознавать себя участниками Грехопадения. Оно совершилось на уровне, превышающем индивидуальное сознание, но охватывающем весь вид в целом. Поэтому каждый рождающийся в мир человек причастен греху, будучи „клеткой“ общечеловеческого духовного организма»[219].
«Память смертная» была одной из центральных тем проповедей и катехизаторских бесед отца Александра, и в его словах на эту тему всегда звучала надежда на те удивительные возможности, которые скрыты за гранью земного: «…Учение о бессмертии является важным движущим фактором той ответственности, которую человек несет за себя, за других, за свои деяния, за свои слова. И даже мысли. В человеке спрятаны, скрыты, закодированы величайшие возможности, огромные, превосходящие вообще всю нашу земную жизнь. Поэтому раскрытие этих возможностей ожидается лишь в процессе бесконечной эволюции, бесконечного становления духа. А бесконечное становление здесь, на земле, невозможно»[220].