Знаете, больница — это особый мир со своими законами, там горе и радость как-то иначе воспринимаются, чем на „материке“. Я работал на Севере и знаю, что такое быть отрезанным от мира. И в больнице у меня было точно такое же чувство: точно Москва и весь остальной мир далеко, за тридевять земель, хотя на самом деле они тут, рядом, за забором».

«В 1989 году отец Александр подбирал людей, которые могли бы мужественно вынести атмосферу больницы, в которой лежали тяжело больные и умирающие дети, и это требовало от него тонкой психологической оценки, — вспоминает Владимир Архипов, ставший вскоре после этого священником и продолживший в течение многих лет посещать отделения онкогематологии и неврологии в РДКБ вместе с прихожанами из Новой Деревни. — Помню, как я служил первую литургию в детской игровой комнате РДКБ, как беседовал в отделении неврологии с мамами больных детей. Каждый раз, приезжая туда, открываешь дверь в некоторой неопределенности, когда еще нет готовых слов, которые нужно сказать при встрече с детьми… Но когда переступаешь порог палаты и садишься к ребенку, то общение постепенно выстраивается, слова и жесты появляются сами, и ты понимаешь, что мать и ребенок приняли тебя… Я очень благодарен Богу и отцу Александру за этот важный этап моей жизни»[314].

Добровольцев из храма отец Александр называл «больничными ангелами». Они рисовали, пели и читали с детьми, гуляли с теми, кому разрешалось выходить на улицу. Сначала конкретной программы не существовало, и члены группы милосердия просто нащупывали «болевые точки» и старались помочь, где возможно. Больницу посещали по расписанию — каждый в свой день недели. Вместе приходили в храм в Новой Деревне, вместе ездили и в больницу. Так церковная жизнь продолжалась и в совместном делании за церковной оградой. «Больничные ангелы» приносили из дома еду, вещи, игрушки и книжки. Многое собирали в приходе Новой Деревни, затем стали приходить партии гуманитарной помощи из благополучных стран. Все добровольцы работали или учились, у большинства были семьи, но это служение постепенно стало для них необходимостью, они полюбили своих подопечных и их матерей и не представляли без них своей жизни.

«Проповедь. О. Александр рассказывает об онкологических детях из Российской детской клинической больницы, — вспоминает Анна Борзенко. — Об умирающих детях и их мамах. Кто может приходить к ним и быть рядом, приходите и будьте. Его слова пронзают меня, но я не хочу туда! Не хочу к умирающим детям, их страдающим мамам! Тогда для меня самое страшное — потерять ребенка. И, подойдя к кресту, я говорю о. Александру: „Вы же понимаете, у меня четверо маленьких детей, и я, конечно, не смогу ходить. Но я могла бы им посылать апельсины“. Дело в том, что апельсины были тогда большой редкостью, и мне казалось, добывая их и посылая детям, я сделаю что-нибудь хорошее для них. Если честно, откуплюсь. О. Александр сказал очень строго и почти раздраженно: „Не нужны им твои апельсины. У них всё есть. Им нужна ты“. Я отошла, оторопев от такой реакции. Потом вспомнила притчу о богатом юноше. Так вот, когда убили отца, я сразу пошла в больницу».