Затем он сел за праздничную трапезу, и попросил Якеля принести большую бутыль медовухи, но тот, решив, что спиртное еще больше ухудшит состояние хозяина, выполнил его просьбу лишь частично — принес маленькую бутылку.

«Нет власти в день смерти, — заметил на это Бешт словами из „Коэлета“ („Экклезисаста“). — даже прислуга перестала меня слушаться! До сих пор я оказывал вам милость, а теперь окажите вы мне — выполняйте мою последнюю волю!».

Уже после того, как хасиды спели нигун «Пробуждение великого милосердия», Бешту понадобилось выйти. Якель, боясь, что он упадет по дороге, попытался увязаться за ним, но Бешт властным жестом остановил его.

— Чем этот день так отличается от всех остальных, что ты хочешь пойти за мной? Что ты во мне заметил? — спросил он.

Вернувшись, он сообщил ученикам, что в час, когда он умрет, в доме остановятся все часы. И в тот момент, когда он омыл руки, остановились настенные часы. Ученики тут же поспешили окружить Бешта со всех сторон, чтобы он этого не заметил, но всем стало ясно, что до его кончины осталось совсем немного.

— Что это вы так столпились? — заметил на это Бешт. — я знаю, что часы остановились, но нисколько о себе не тревожусь. Я точно знаю, что как только выйду из этой двери, сразу же войду в другую.

После этого он сел на постели, велел ученикам собраться возле него и дал своей последний урок Торы.

«Произнес он им слова Торы о столпе, по которому души поднимаются из нижнего Райского сада в верхний Райский сад, и о каждом из миров, и о том, что в мире душ, и о понимании чина служения. И велел им произносить „Да будет благоволение“. Ложился и садился несколько раз. И столь усердно направлял помыслы свои, что перестали они различать отдельные буквы. И велел укрыть его простыней, и стал так дрожать и трепетать, как во время осьмндацати благословений. А потом мало-помалу затих. И увидели, что остановился маленький зейгер (часы — П. Л.). Подождали какое-то время и поднесли перышко к его ноздрям. И увидели, что он скончался», — сообщает «Шивхей Бешт»[304].

Произошло это 7 сивана 1760 года.

Эли Визель описывает последние дни и смерть Бешта следующим образом: «Конечно, соглашаясь последовать за Баал-Шемом к последнему пределу восприятия, мы рискуем оказаться в мире, который реальным никак не назовешь. Самому Баал-Шему пришлось заплатить за это. Особенно к концу жизни он стал проявлять все возрастающие признаки раздражения и душевного угнетения и выражался „противно законам языка“. Он, посвятивший столько труда тому, чтобы его понимали, уже не мог этого добиться. Лица, происшествия, слова — он все забыл. Он потерял контакт с окружающими. Он бился головой о деревья, совершал какие-то странные, напоминающие пляску, телодвижения. Бешт раскаивался в том, что пользовался своей силой. Он перестал быть собой.