Мессалина довольно резво добежала до частного дома на окраине Чекиста. Пока Чистяков распрягал, и заводил лошадь в стойло, Кононов смотрел в хмурое сибирское небо. Всего за несколько дней, он привык к своему родному - низкому, ленинградскому небу, и теперь поражался высоте неба над Чекистом. Даже тогда когда шёл дождь, небо здесь казалось бездонным. "Странное место. Раньше я никогда не замечал глубины этого неба. Оно словно тянет к себе" - думал Кононов. Наконец Чистяков вышел из конюшни, сполоснул руки под прибитым к дверному косяку рукомойником, и жестом пригласил Михаила в дом.

  - Он ушёл из санчасти в ночь перед выпиской. - Заканчивал свой рассказ о жизни Славы в лагере Чистяков. - Я не успел выйти из дома, как меня окликнула Людочка, моя коллега, и рассказала, что Славу застрелил часовой на мосту, когда тот прыгнул в реку с крыши вагона. Один из солдат слышал, как кто-то сказал: "Не подведи, родной", и после этого всплеск воды и выстрел. Слава сразу пошёл ко дну...

  - Я знаю. - Перебил Чистякова Михаил. - Это я стоял в то утро на посту, и убил собственного сына.

  Мужчины долго молчали. Михаил слышал, как стучит кровь у него в висках, и ему казалось, что он всегда знал, что сам убил своего Славку. Недаром у него долго не выходило из головы, как человек, в которого он выстрелил, медленно погружается в воду. И именно с того дня, Михаил каждый раз делал над собой усилие чтобы выстрелить в цель. Это он стал так называть тех, в кого стрелял - цель. Раньше он думал - враг. И теперь он словно вспомнил, что тоже слышал, как Славка сказал: "Не подведи, родной!" Почему он так сказал? Неужели он почувствовал, что это я стою на посту, и обязательно в него выстрелю? Наконец, Чистяков сказал:

  - Так значит, неспроста погибли те, кто был виноват в смерти вашего Славы.

  - Но ведь это же я его...

  - Вы не знали, что это Слава. На вашем месте мог оказаться кто угодно, а вот те, кто довели парня до такой смерти вполне конкретные люди.