Видя вспыхнувшее желание в глазах напротив Таша боялась, что действует по привычке страха, плотно засевшему. Но с другой стороны понимала, что по другому просто не было и различать где её собственные желания, а где —вбитые тяжёлой рукой устои, просто не реально. Дикий поцеловал снова, уже напористее, с твёрдым желанием вытащить настоящую Ташу из брони страха и неловкости. И Таша подалась, хоть и можно было ощутить как напрягается ее тело. Пока целовал — подтащил ближе за талию, положил грубые ладони на её груди, прижал прямо сквозь одежду, легонько сдавил пальцами. Не удержался, затем коснулся губами носа, улыбнулся ободряюще и потянул вверх ткань толстовки, призывая её снять.

— Стой! — Таша сдавленно пискнула, вцепилась Дикому в запястья и теперь тяжело дышала, опустив взгляд. До последнего надеялась, что сможет, но показать свои руки ему именно сейчас —оказалось совершенно не посильной задачей. Она слушала его участившиеся, шумное дыхание, немного боялась, но по настоящему таяла и всё же оголить руки не могла. И даже не потому что в неё когда то плотно заложили мысль об их отвратительном виде, а потому что она действительно так считала, даже не стараясь принять эту часть себя.

—  Не надо. Пусть... Пусть останется?

— Чего там? — послушно остановился Дикий, уже подготовивший себя морально ранее. — Стесняешься чего? Не надо. Ты прекрасна. Что бы там ни было.

Даже мысль о том, что это может быть иначе, казалась ему противной. Он и правда восхищался ею всей, желал её всю, заботился и волновался о каждой клеточке её тела. Не могло быть у Таши ничего такого, что не нравилось бы ему; её не тронуло моральное уродство, так ненавидимое им в окружающих.

— Расслабься, слышишь? Я не обидеть тебя хочу.

Дикий щекотал её шею тёплым дыханием и колючей щекой, целовал за ушком, пока, вопреки попытке остановить, его руки медленно продолжали приподнимать ткань. Если она сейчас дёрнется, всхлипнет — он, наверное, встанет, шумно вздохнёт и выйдет из комнаты... подальше. Может быть, даже не притронется к ней больше и пальцем. Но, похоже, никогда уже её не забудет. Оголялся тонкий стан, худая талия, видные ребра. Подрагивая, стараясь не жмуриться, Таша вытянулась, позволяя стащить с себя толстовку и осталась в одном лифчике и джинсах. Хотела тут же сделать хоть что-то —утянуть его в поцелуй, просто прижаться, но застыла, не зная куда спрятаться. Предплечья —ожогами, ненавистными и страшными, а поверх рубцы заживших шрамов. Только всего несколько относительно новых следов.

Она стушевалась, точно нерадивый птенец, оголившая свой позор впервые в такой степени перед кем-то, кроме Алисы. Таше нравилось своё тело —даже небольшая грудь устраивала. Нравилась талия и то, какой пластичной она может быть, нравились ноги, но руки... Руки она прятала не столько от других, сколько от себя.