— Папа? — Кирилл медленно поднес свечу к зеркалу.

Он больше не отражался в нем. Прямоугольник занимала фигура отца. И отец тоже держал в руке огарок. И тоже протянул навстречу руку. Пальцы соединились. Кожа папы была прохладной, гладкой как стекло и твердой. И немного жирной, в сале.

— Это правда ты? — картинку омывали слезы. — Прости меня… я не хотел…

Улыбаясь, отец задул свечу. Оба огонька — в зазеркалье и в реальности — погасли.

Во тьме щелкнули ножницы. Кирилл отпрянул. Свет вспыхнул не в подвале, а в том гроте, что умело притворялся зеркалом. Два десятка свечей, окруживших купель, горели — в желобах переливалась золотом вода. На пороге миров возвышалась Пиковая Дама. Щупальца елозили, оглаживали раму… дверной короб… Цеплялись за притолоку. Их тени кишели на фреске.

Кривой деформированный рот расползся в немом крике. Сегментированные пальцы хватали воздух, нестриженые ногти норовили располосовать плоть, извлечь требуху.

Кирилл споткнулся и полетел с пирамиды. Грохнулся в купель, замочил штаны.

Он слышал, как тварь идет: по ступенькам, страницам, по разбухшим книгам.

Кирилл вскочил и уперся кулаками в края купели. Лужа отразила испуганное лицо. И второе лицо, наплывающее из-за плеча. Ледяные клешни вцепились в его виски и рванули обратно к постаменту.

Дом заворчал, как голодный желудок, и хищные рыбы в неводе закатили от удовольствия глаза.

17

17

Утром туман не развеялся. Он драпировал грязно-белой марлей окна. Изолировал интернат от нормального мира. Словно гигантские пауки сплели паутину. В сером коконе нимфа пробовала мраморными пальцами температуру воды. Пар клубился над озером, как над супницей; опасливо вскрикивали сойки.

В столовой собрались за завтраком все ученики школы и все учителя. Малышня жаловалась на головную и зубную боль, капризничала, отказывалась от еды. Люди подивились бы, узнав, что ночью многим здесь снились похожие сны. Про стригущий лишай, заброшенную таежную деревню, про ползучих старух — да, именно так: черных ползучих старух в бесконечном лесу. Но никто не обсуждал кошмары, даже говорливые поварихи сегодня делали вид, что слишком заняты работой.

Элеонора Павловна курсировала мимо подопечных. Подождав, пока классная руководительница отойдет, Костя Соболев сказал:

— Опять в коридоре пел кто-то.

— Ага, — поддакнул Дамир. — Противно так.

— Это Приветик. — Костя посмотрел с неприязнью на сидящего отдельно Артема Краснова.

Артем цедил компот и комкал набитую ватой башку морячка. Без игрушки он не выходил из своей комнаты.

— Нет, — усомнился Дамир. — Голос женский был. Взрослый голос.