— То, что вы прочли, всего лишь образчик теории, написанный более четырехсот лет назад. И нам обоим известно, что разум ваш и сердце не сумели оценить его. Вы читали с позиции неопределенности, с позиции страха. А это, по самому малому счету, отнюдь не лучшее положение, пребывая в котором стоит выносить суждения.

— Мои суждения…

— Что до выбора из собственных рядов, — продолжил он, — то такой возможности никогда не было. После Темпстена мы были вынуждены пересмотреть учебную программу, сосредоточиться на более насущных целях. Мы создали школы, готовящие солдат, индивидуумов, способных выполнить поставленные перед ними задачи.

— Бездумных роботов.

— Нет, это было бы несправедливо. Каждый из них осознает более значимую цель, хотя и на элементарном уровне. Понадобится еще одно поколение, прежде чем мы произведем тот тип вождей, из кого можно отбирать блюстителя. Даже сейчас новая учебная программа дает превосходные результаты. Минувшие восемнадцать часов — тому свидетельство.

— Очень обнадеживающе.

— Ксандр, — в голосе зазвучали отеческие нотки, — вы способны столько свершить. Не только ваш разум, но и сострадательность, умение сделать людей лучше, чем они есть, заставить их увидеть собственные таланты. Я еще и еще раз убеждался в этом, глядя, как вы работаете со своими студентами. Это поразительно. И именно этот дар вы привнесете в теорию, этот талант, который позволит вам обуздать грубую и жестокую сторону Эйзенрейха. Возможность взять то, что уже стоит на месте, и даже это сделать лучше. Я открываю перед вами возможность улучшить то, что я создал. Некоторое время Ксандр не отвечал.

— И вы ждете, что я буду благодарить вас.

— За то, что станете во главе всего процесса в самый решающий период? Да.

— Понятно. — Ксандр кивнул, словно соглашаясь. — Настолько решающий, что вы не сочли нужным объяснить мне все это заранее? Чего же вы боялись?.. Того, что я сочту претворение теории в жизнь сумасшествием, даже если доберусь до нее самостоятельно? Или я опять говорю с позиции выбора?

— Я не боялся ничего. Если бы вы мыслили более здраво и ясно, то сами бы это поняли.

— Так когда же точно вы намеревались ознакомить меня с манускриптом? Необычайные мои способности вы обнаружили пятнадцать лет назад. Отчего все так затянулось?

— Фактически это должно было произойти четыре года назад. — Ландсдорф потянулся и взял побег спаржи. — Когда вы впервые проявили интерес. Статья, которую вы написали о мифе Эйзенрейха, была довольно любопытной, особенно принимая во внимание ограниченность ваших ресурсов. Но потом заболела Фиона. Стало не до того. Вполне объяснимо, что вы связывали все имеющее отношение к Эйзенрейху с ней. Было очень трудно, смею вас уверить.