Кто успел, карабкались на заборы, стены домов, как могли, стремились покинуть гиблое место. Но, прижженые смоляным пламенем и силой вонзающего удара, сыпались со стен, истошно вопя, дополняя дикий хаос, общую неразбериху и панику.

Наконец общий звонкий клич кого-то о чем-то известил. Двое несли в сторону легкое, ослабевшее тело.

Фу Цинь был еще жив. Но несколько кровоточащих ран головы и тела (одна из них явно пулевая) указывали соратникам, что это последний бой, последние минуты Великого Патриарха.

Несколько командных слов, кинутых в мелькающую темноту, и шипящие факелы с быстротой комет начали жалить убийц в лицо, в голову. Кто как мог, сломя голову, бросились на стены домов, врассыпную. Спотыкались, давили своих, падали, но только подчинялись единственной цели исчезнуть и как можно скорее из нещадной свистопляски огней и смертей.

Дело было сделано. Кто сумел, разбежались. Кто-то стонал, кто-то выл. Кто-то уже ничего не мог произнести.

Неожиданно и очень звучно щелкнули два выстрела. Следом зло и звонко пропели натянутые тетивы. Стрелы полетели на выстрелы. Они оказались точнее пуль. Кто-то охнул у забора, скорчился. Еще несколько стрел исчезли в той же тени.

Перевязанного Пата положили на сплетенные из собранного оружия, цепей и веревок носилки. Осторожно понесли. Никто больше не нарушал ночной процессии. Скоро подкатил автобус. Пыхтя старым мотором, он живо понесся по улицам ночного города.

На месте остался Ван, Коу Кусин и еще несколько монахов.

Глава двенадцатая

Глава двенадцатая

— Присаживайтесь, мой генерал. Поделитесь настроением, раздумиями. Не тревожат ли вас дурные сны? Не омрачают ли какие нюансы вашу ранимую душу? Мы ведь люди одного крута. И интересы наших интересов, я думаю, тревожат вас больше, чем прочая несущественая банальность нижних рядов. Вам я верю, верю, как заинтересованному.

— И тревожат, и интересуют. Но интересы, судьба моей страны меня не меньше тревожит, чем простолюдина.

— Ну что за фраза, генерал, мы ведь неглупые люди. Не нам демонстрировать друг перед другом патриотические вздохи. Простолюдин. Разве для вас это слово имеет вес?

— В единственном числе, конечно, не имеет.

— Сентиментальность. Старческий маразм начал ослаблять вашу душу. Чем это вызвано? Раньше вы были проще. А сейчас с вами неудобно разговаривать. Возраст? Или кокое отклонение во внутренней идеологии? Что с вами?

— Наверное, судьба нации.

— Это уже опасно. Не догадываетесь?

Два жестких, напористых взгляда, не мигая, давили друг друга.

Теневой, со своими крысиными глазками, вечно опасливыми, вечно выжидающими, вечно пугающими других. Он был бы смешон в этом непомерно огромном для него кресле, если бы не то место, которое занимало это кресло.