— Как самый обыкновенный кассир!

— Но, значит, он оставил за собой какой-нибудь дефицит?

Белен расхохотался.

— Дефицит недурен! Самые пустяки! Всего несколько миллионов!

Жак вскрикнул.

— Миллионов!… Которые ему не принадлежали?

При этой новой наивности, по его мнению, поддельной, де Белен снова расхохотался.

— Восхитительно, честное слово! Знаете ли, мой милый, вы очень умны или у вас отличная память, если вы так четко заучили роль!

— Опять! — воскликнул Жак. — Я вас последний раз прошу объясниться! Неужели вы считаете меня сообщником этого негодяя? Какую роль я играю? Заклинаю вас честью, не скрывайте от меня ничего! Правда, как бы горька она ни была, не станет более жестокой, чем эти намеки.

— Действительно, — отвечал де Белен, — с этим надо покончить. Ну, любезный граф, Манкаль, сойдя со сцены, захотел оставить наследника, которому дано, без сомнения, более или менее деликатное поручение. Он дал вам этот знак своего доверия, что еще раз доказывает его ум… Он успешно сумел заставить меня стать вашим руководителем. Все это отлично… но ловкость изменила ему в том, что он слишком скоро раскрыл свою игру… Так что теперь я почти знаю, с какой целью он ввел вас ко мне… Обыкновенный шантаж. Ну, я не такой человек, который стал бы кричать слишком громко, если меня немного пощиплют… Назовите ваши условия и мы сойдемся… Я ведь лучше, чем кажусь… Но, вы не отвечаете?

Жак застыл как человек, пораженный громом… Он все еще слушал, хотя де Белен уже замолчал. Каждое слово герцога было для него точно удар молота. Итак, это была правда! Едва успел он вступить в жизнь, как ему предъявляли постыдное обвинение! Подозрения де Белена потрясли его. Неужели роковая судьба, сделавшая для него невыносимой жизнь в мастерских, снова преследовала его?

Де Белен взял его за руку, чтобы привести в себя. Такое поведение Жака в высшей степени изумляло его. Он надеялся, что авантюрист, каким он продолжал считать Жака, откроет свою игру. И что же?

Когда Жак поднял лицо, де Белен увидел, что оно залито слезами.

— Как? Вы плачете? Что же все это значит? — спросил герцог.

Жак взглянул ему в глаза.

— Да, — сказал он, — это правда, я плачу!… Но не от стыда!… Я плачу, что меня подозревают, тогда как мое сердце исполнено лишь чистых и благородных стремлений! Сначала я был возмущен, теперь я чувствую себя разбитым. Как могу я защищаться? Чем убедить вас?

— Ну-ну! — сказал де Белен, невольно чувствуя себя тронутым, — ответьте на мой первый вопрос: давно ли вы знаете Манкаля?

— Всего несколько дней. Я никогда не видел его до того проклятого дня, когда дядя Жан послал меня к нему.