— Записывай, пожалуйста. Времени нет. Помнишь, в суде я говорила, что делала это не ради себя?
— Да, знаю. Ради матери.
— Нет. — Она посмотрела на него проницательными и сухими глазами. — У меня есть ребенок.
Ручка Джейка замерла.
— Ребенок?
— Записывай. Мецгер. Она обо мне не знает. Она думает, я работаю на фабрике. Я ей плачу. Но в этом месяце деньги кончились. Она больше не будет ухаживать за ним.
— Рената…
— Пожалуйста. Его зовут Эрих. Немецкое имя — он немецкий ребенок, ты понял? Но тут я ничего не делала. Понимаешь, вот тут. — Она показала на свое лоно и неожиданно застеснялась.
— Обрезание.
— Да. Он — немец. Никто об этом не знает. Только ты. Никакие журналы, обещаешь? Только ты.
— Что мне нужно сделать?
— Забери его. Пренцлауэр — в восточной зоне. Она сдаст его русским. Ты должен забрать его — больше некому. Джейк, если я тебе вообще когда-нибудь нравилась…
— Ты с ума сошла?
— Да, сошла. Ты считаешь, после всего того, что я натворила, я не могу просить об этом? У тебя есть дети?
— Нет.
— Тогда ты не знаешь. Ради ребенка пойдешь на все. Даже на это, — сказала она, обводя рукой комнату, жизнь
— Рената, я не могу забрать ребенка.
— Ну, пожалуйста. Пожалуйста. Больше некому. Ты всегда был порядочным человеком. Сделай это хотя бы ради него, если не ради матери, что бы ты ни думал о ней. Все, что я делала, — еще один день в живых, еще один день. Как я могу теперь его бросить? Если ты заберешь его в Америку, пусть вешают меня, по крайней мере, я буду знать, что вызволила его. И он в безопасности. В другой стране. — Она снова схватила его за руку. — Он никогда не узнает, что делала его мать. С этим жить. Он никогда не узнает.
— Рената, как я могу забрать ребенка в Америку?