Чекисты дали понять захваченным, что болтать запрещается. Но общительный Плоцкер, видимо не выдерживавший и получаса без разговоров, открыл замечательный способ разговора при посредстве кота. Приманив броновского кота к себе на колени и наглаживая его то за ухом, то под мордочкой по шее, он изливал на кота непрерывный мурчащий рассказ. Вслушиваясь, Сима немало для себя полезного выяснил.

Оказывается, над броновской головой давно сгустились грозовые облака. На него обрушился сам Горький, очень недовольный, и за дело: Бронов практически загубил главное горьковское детище, «Всемирную литературу». Потеряв терпение, Горький додумался жаловаться Сталину, что-де Бронов неграмотен, затеял склоку и вредит. И вот в эти дни идет в «Академии» переворот. Вместо Бронова заведующим назначен Каменев. Бронов не показывается. Плоцкера вот прислали забирать у Бронова недоредактированные рукописи. И влип вот в эту засаду. Черт ли в рукописях. Тут как бы целым восвояси уйти.

Сима подумал было взять «Три мушкетера» с полки и перечитать главу о мышеловке, но у Бронова на полках все были книги серьезные, академические.

Ночью они по очереди подремали на дико неудобном диване карельской березы. Утром появился почтальон в форменной, с дореволюционных времен таскаемой шинели. Его втолкнули в тот же самый кабинет с толстой сумкой на ремне. Когда к сидящим присоединился сапожник, принесший починенную обувь, и пожарный, явившийся, как всегда в обеденное время, проведать Варюшу и заодно подхарчиться, ситуация превратилась в абсурд. Плоцкер исчерпал свой фонд назидательных издательских рассказов для «юноши, обдумывающего житье». На радость Плоцкера, в мышеловку попало еще двое сослуживцев. Они стали сразу же интрижно сплетничать насчет грядущих кадровых перестановок в редакции. В конце концов вошел бледный в кожаном костюме комиссар и, безнадежно махнув рукой, отменил засаду. Все со стуком повалили по черной лестнице из квартиры, за исключением нищего, который не прочь был еще посидеть, но Варюша и пожарные вывели его из квартиры под руки.

Рассказ об этом Вика помнит, слышал от деда, и повторяла в Париже мама. Бронова все равно посадили. Но не в тридцать первом, а позднее, в тридцать седьмом. А в день, запомнившийся Симе, Бронов явился отнюдь не в собственную квартиру, а в неожиданное место — в издательство, откуда как раз только что перед этим был уволен. Но он пришел, получил расчет и деньги от изумившегося кассира. С этими деньгами Бронов сел на невиданный, пущенный с начала июня поезд «Красная стрела» и на следующее утро в Москве отправился в высокие коридоры искать защиты. И как-то сумел эту защиту получить. Был направлен в Берлин торговым сотрудником и перевез в Германию рукопись великого лингвиста Поливанова, там передал Якобсону, а тот прохранил еще пятьдесят лет, имел с собой и в момент бегства из Норвегии в Швецию (хоть и домой за вещами не зашел), в то время как и Поливанова и Бронова уничтожили и полили негашеной известью забвения.