Пока Виктор обливался кипятком и холодной водой в надежде воскреснуть, пока глотал поднесенный Курцем антифлю и заматывался шарфом, Бэр внизу, по его словам, перепривечал сотню человек. Все хотели знать о Ватрухине.

Подходили, и подходили, и подходили.

— Надо задирать планку выше, выше, выше, — шипел Бэр. — Зиман! Аукцион, чувствует мое сердце, будет звонкий.

— А давайте я сейчас упаду и умру. Я уже на грани. Скажете, что меня загазовал Ватрухин по заданию спецслужб потными носками. Стоимость контракта, окропленного моей кровью, дополнительно вырастет процентов на тридцать.

— Не нойте, Зиман. Эти два вот дня, они ведь наши за весь год золотые! Или даже за несколько лет. Подтянитесь. Идите жать. Тут были только те, кто с налету в холле узнал новость. А тем временем слух, в сто раз усиливаясь, летит и охватывает собой всю ярмарку. Агентству серьезно угрожают! Курц-то видел картинку! Он, вы думаете, молчит? Он с квадратными глазами уже целую толпу у себя собрал. Что же это Бэр и Зиман продают? Мы у всех на устах. Продают Ватрухина, Ватрухина, Ватрухина! Работают и ваши вчерашние интервью во всех газетах. Лежат во всех стендах. Передача прошла в прайм-тайм на серьезном немецком канале, ретранслируется сегодня в первой половине дня. Уверен, что ее направят на главные мониторы на выставке. Там у вашего стола, о заклад побьюсь, кучкуются клиенты. Ажиотаж. Ваше дело — держаться. Наберите носовых платков. Вот вам от меня пачка, лежала в чемодане, молодец Мирей. Ну а главная баталия вечером на парти у «Бертельсмана». Там вам в помощь подоспеет, как вы знаете, Роберт. Принесет вам новых носовых платков. Я ему скажу. Успевайте поворачиваться, принимайте заявки и никому ничего не отвечайте. Контрактную часть будем всю на Роберта валить.

Вот Бэр с Виктором на выставке. Преодолеть секьюрити… Как же, преодолеешь! Бэра тормознули и почти весь чемодан перерыли, вдоль и поперек.

Вверх по эскалатору в итальянский холл. Хрустят подошвы новеньких ручной работы лайковых туфель. Шуршат шантунги, кашемиры и пашмины, шелковые бархаты и тафта. Проплывают скрупулезной работы жакеты-скульптуры. Ало-белый, сияющий сводный стенд мондадориевских издательств, каждое стенкой отмежевано, поверх стен плечи-головы торчат, как в китайском сортире: разделяй и властвуй. На обратной оконечности коридора — надменный, цвета сахарной бумаги, синеватый с проседью стенд «Риццоли — Бомпиани — Коррьере — Марсилио». Все в нем слито и сплочено, разобщенность не видна. Хотя, если вдуматься: какой концерн без разобщенности бывает?