Ни один из них не сказал ни слова. Говорить было не о чем. Неожиданно раздался стук в дверь, громкий и настойчивый, и Луиза отпрянула от Согарда.

Она быстро вскочила с кровати, натянула халат, в котором обычно подходила к Йонасу, когда ему снились страшные сны, и открыла дверь.

На пороге стоял отец. Она не сомневалась, что с этого места ему все видно, но полковнику, похоже, не было никакого дела до мужчины в постели дочери.

— Случилось несчастье, — произнес он взволнованно. — Звонили из полиции. Я…

— Что?

— Тебе надо ехать в больницу.

За ее спиной заскрипела кровать, послышался звук шагов. Луиза прикрыла дверь, чтобы загородить от отца Согарда — крупного мужчину с офицерской татуировкой на плече.

— Зачем? — спросила она слабым голосом.

— Йенс ранен, Луиза. Он посмотрел на высокую фигуру в ее комнате. Луиза не смогла прочитать его взгляд. — Тебе нужно быть там.

Томас Бук проголодался. И ему хотелось выпить. В этот вечер в посольстве Южной Кореи проходил прием — музыка, искусство и еда. Он, кстати, обожал кимчи, несмотря на ужасный запах этой закуски.

От вкусной еды его отделяла лишь встреча с премьер-министром.

Грю-Эриксен сидел за столом и читал какие-то бумаги. Когда вошел Бук с извинениями за опоздание, он не поднял головы.

— Ситуация развивается. Солдат, которого мы ищем, был ранен.

— Знаю. — Грю-Эриксен улыбнулся. — Хотите выпить?

— Нет, спасибо. Я еще должен разыскать Россинга и поговорить с ним.

— О чем?

— Я понял, что был слишком резок в своих высказываниях. Я ведь новичок в правительстве… не все понимаю. В общем, я хочу извиниться перед ним за свое поведение.

Грю-Эриксен снова улыбнулся и покачал головой.

— Надеюсь, что наши с ним рабочие отношения не пострадают, — добавил Бук. — И с Краббе тоже. Просто мы все нервничаем из-за антитеррористического законопроекта. Но я решительно настроен, — он постучал по столу костяшками пальцев, — все исправить.