Осторожно, чтобы не показать дрожь в руках, Барби зажег сигарету.

— Отец был суровым человеком, — продолжала девушка. — Из пуритан, из самых твердолобых. Он не постригся, потому что не был полностью согласен ни с одним из течений. Но, бывало, выходил проповедовать свое понимание религии на улицы — здесь, в городе, или на базар по воскресеньям, где только можно собрать кучку слушателей. Отец себя считал праведником, предостерегающим мир от греха. А на самом деле бывал зверски жесток. Он был жесток ко мне.

По лицу девушки пробежала тень былых обид.

— Знаете, я была способным ребенком. А его другие дети, от первого брака, не были такими. Я научилась читать уже к трем годам. Я понимала людей. Я каким-то образом предчувствовала. Что будут делать люди, что случится. Отцу не нравилось, что я умнее старших братьев и сестер, о которых он точно знал, что они его дети.

Она горько улыбнулась.

— Я думаю, я была еще и хорошенькой — мать часто мне об этом говорила. Конечно, я была избалованной, даже тщеславной, иногда вредничала. Как бы то ни было, я всегда ссорилась со старшими детьми, а мать защищала меня от них и от отца. Они были намного старше, но мне все равно удавалось найти способы досадить им.

Ее овальное лицо стало совсем белым.

— И отцу тоже, — прошептала она. — Я дразнила его моими рыжими волосами — они тогда были светлее и длиннее. И он, и мать были темноволосые. Теперь я уверена, что тот, другой мужчина, был рыжий. Но тогда я только чувствовала, что мои рыжие волосы его раздражают. Мне было пять лет, когда он впервые обозвал меня маленькой ведьмой и решил выпороть.

Темные глаза девушки потемнели, но оставались сухими. Барби они казались изумрудами, холодными и безжалостными от застарелой ненависти. Лицо ее было белым, как перекинутая через спинки стула волчья шубка, только полные губы алели. Хриплый голос говорил быстро, сухо и зло — так же зло, как жестокие ветры опустошают Алашань.

— Отец меня всегда ненавидел, и его дети тоже. Никогда не верила, что он мой отец. Они меня ненавидели, потому что я отличалась от них. Потому что я была красивее, чем любая из сестер, и ловчее, чем любой из братьев. Потому что я могла то, что им не давалось. Да, потому что я уже тогда была ведьмой.

Эйприл жестко кивнула.

— Они все были против меня, кроме матери. Мне приходилось все время защищаться, а когда получалось, то и давать сдачи. О ведьмах я узнала из Библии — отец имел привычку читать по главе каждый день, когда садились за стол, а потом еще петь бесконечные молитвы перед тем, как дать нам поесть. Я спрашивала, что могут ведьмы. Что-то мне рассказывала мать, а кое-что я узнала от повитухи, которую пригласили, когда моя старшая сестра собиралась родить. Она была непростой старухой. А к семи годам я уже начала применять то, что узнала.