Линда уже была сегодня у отца, это было первое, что Тедди от него услышал, переступив порог.

На комод, где всегда стояло фото мамы, Боян сегодня поставил поднос с тремя свечами. Две из них уже горели. Стекло фоторамки отражало дрожащие огоньки.

На стене висело несколько картин маслом, их Тедди помнил еще с детства. На одной — избушка на фоне осеннего пейзажа. На другой — плачущий малыш, стекающие по его щекам капли больше похожи на бриолин, чем на слезы. В детстве его удивляло, почему этот малец не высморкается или хотя бы не вытрет лицо рукавом.

Отец протянул ему спички.

— Izvoli[15].

Тедди прикрыл глаза и увидел перед собой мамино лицо. Кожа у нее такая гладкая, а глаза так радостно сияют. Но когда она моргнула и подняла взгляд на него, их выражение изменилось. Беспокойство, страх.

Может быть, она уже тогда догадывалась, что из него выйдет. Во что он ввяжется.

Он зажег свечу.

— Помнишь, как она за тобой ухаживала? — спросил отец.

— О чем ты?

— У тебя был отит, а она сидела у твоей постели.

— И я говорил, где меня гладить? По спине, по щеке, по волосам. Я только так мог заснуть. И я этого никогда не забуду.

Отец положил спички в коробок.

— Выпьешь кофе?

— Нет, спасибо, уже не успею.

— Почему ты вдруг так занят?

— Пару дней назад подвернулось одно дельце.

— И что это?

— Почему ты спрашиваешь?