— Ой, Иаков, — прошептала Мириам, — прошу тебя, не пренебрегай своей жизнью. — Она зажала звезду в кулак, а кулак прижала к груди. Острые концы звезды вонзились ей в ладонь так сильно, что пошла кровь. Мириам опустила голову, борясь со слезами, а потом затряслась всем телом. — О, проклятье! Проклятье! — Она ударила кулаком по земле и крикнула: — Нет, черт побери! Я не позволю тебе здесь умереть!
Хоснер промолчал, но и в его глазах появились слезы.
Моше Каплан лежал в небольшой канаве и осматривал местность через ночной прицел. Луна светила слабо, все застилала пыль, и все-таки он отчетливо видел
Картинка внезапно начала меркнуть, и Каплан понял, что батареи в конце концов сели. Бросив последний взгляд в прицел, пока картинка не исчезла совсем, он нажал на спусковой крючок.
Все, находившиеся на холме, поняли, что наступил решающий момент.
Глава 30
Глава 30
Добкин силой заставил Числона сесть обратно в лодку, а потом оттолкнул ее от берега. Теперь в посудине было значительно больше свободного места, да и вообще Числону лучше было попытаться переплыть Евфрат, чем разделить судьбу Добкина. К тому же этот юноша являлся единственной ниточкой, связывавшей генерала с деревней Уммах, а Добкину очень не хотелось, чтобы Риш узнал об этой связи, если их схватят вдвоем. Он проводил взглядом лодку, уплывавшую в направлении Хиллы. Наконец она скрылась из виду.
Генерал совершенно потерял ориентацию и не имел понятия, где находится по отношению к воротам Иштар. Считая шаги, он направился сквозь слепящую пыльную бурю. Повсюду встречались ямы от раскопок, в которые он несколько раз едва не свалился. Однако наличие этих раскопок во всяком случае подтверждало, что он в Вавилоне.
Пройдя триста метров, Добкин вскарабкался на высокую насыпь и огляделся вокруг. Он надеялся, что в гостинице будут гореть огни, поэтому и пытался разглядеть их в темноте, но ничего не увидел.
У слышав шум сзади, он резко обернулся. В темноте кто-то двигался. Добкин заметил блеск желтых глаз.
Шакал стоял на разрушенной стене — задом к ветру, мордой к Добкину. Глаза его были полузакрыты, он не попытался убежать, как будто смирился со своей несчастной долей. Внезапно Добкин почувствовал жалость к этому хищнику.