Пошли по коридору. Она впереди цокает, я сзади плетусь. Понимаю: таблеточку бы мне, да пару штучек лучше. Тогда сразу бы и силы вернулись, и мысли в голове перестали бы сонными мухами ползать. Зинаида как услышала: повернулась, улыбка у нее не улыбка – оскал.

– Плохо, да? Ну ничего, для первого раза хватит, я думаю. – И протягивает мне ладонь раскрытую, а в ней таблетка.

Я схватил, у самого руки трясутся, еле в рот запихал, кругляшок-то маленький. Проглотил, от горечи скривился, зажмурился. Чую: отпускает. Постоял немного, выпрямился. Открыл глаза, а Зинаида на меня смотрит жадно так. Даже дышать стала тяжело. И по шее вниз к груди капелька пота течет. Поняла, что я очнулся, собралась сразу.

– Так-то лучше, но мою доброту вам придется еще заслужить. Пойдемте.

Мы прошли еще немного до большого зала. В таких раньше партийные заседания проходили. Стены в красном бархате, трибуна на возвышении, три ступеньки перед ним, задернутые кулисы, ряды кресел и столы у дальней стенки. Все так.

– Закрывайте глаза, Артем. – Голос холодный, равнодушный. – Вам нужно посмотреть во тьму, вы же понимаете, о чем я говорю?

Кивнул. Что еще оставалось?

– Хорошо. Тогда вы сами все поймете. И ничего не бойтесь: пока у вас есть метка, вам ничего не угрожает.

Я глаза закрыл, тьма на меня задышала, молчит, узнает, выжидает. Сделал первый вдох, а мне в лицо горький ветер задул, словно впереди поле огромное, травяное, спящее. И тут я все понял. Больше не было зала, и сцены не было. Три ступеньки, а за ними – бескрайний седой цвет. Небо в дымке. Туман стеной от горизонта идет.

А на пути тумана стоит девушка. Халатик до колен, волосы в тяжелой косе. Все так, как видел, только фигуры в балахоне нет. Конечно, я же еще не подошел. Посмотрел на себя – вот и ткань черная бархатная шуршит на ветру. Все правильно.

То ли таблетка страх приглушила, то ли нечего мне было бояться. Но я поднялся на три ступени. Подошел к девушке, дождался, пока туман подберется, и толкнул ее. Просто и легко. Ничего особенного.

Тельце смело одним касанием полынного молока. На меня только горечью холодной пахнуло. Да пальцы ее скользкую, как пластмасса, кожу запомнили. Я еще постоял, подышал, сорвал одну травинку и пошел обратно, все быстрее-быстрее, потом побежал. Страшно не страшно, а туман в спину дышал, как живой.

Глаза открыл, когда спустился. Зинаида стояла, где я ее оставил.

– Я ни секунды в вас, Артем, не сомневалась. Гус обо всем узнает в лучшем виде, вы молодец. – Взглядом меня окинула. – Только это вот отдайте мне.

И властно так ладонь раскрыла. Что мне оставалось? Руку к ней потянул, хотел травинку отдать, разжал кулак, а вместо травинки там порошок. Грязно-белый. Знакомый такой. Высыпал все до последней крупинки.