Он что-то пробормотал.
– Что, дорогой?
Мать на минуту замерла с его курткой в руках, и Харлен словно издалека услышал собственный голос, невнятно произносящий какие-то слова.
– Мои друзья не заходили? – сделав над собой усилие и сосредоточившись, спросил он.
– Твои друзья? Конечно заходили, дорогой! Они страшно беспокоились о тебе и велели передать тебе пожелания всего самого лучшего.
– Кто из них?
– Что ты сказал, дорогой?
– Кто из них?! – выкрикнул Харлен, но затем, взяв себя в руки, понизил голос: – Кто из них заходил?
– Ну-у… Этот милый мальчик с фермы… как его?.. Дональд, кажется… Он приходил в больницу на прошлой неделе…
– Дуэйн, – поправил ее Харлен. – Но он мне не друг. Он типичный фермерский сынок, соломенные уши. Меня интересует, кто приходил к нам домой?
Мать нахмурилась, и ее пальцы забегали, как бывало всегда, когда она испытывала замешательство. Харлен подумал, что ярко-красные ногти делают их похожими на окровавленные обрубки, и эта мысль почему-то вызвала у него улыбку.
– Кто? – снова спросил он. – О’Рурк? Стюарт? Дейзингер? Грумбахер?
Мать слегка вздохнула:
– Я не помню имен твоих милых друзей, Джимми, но они звонили, и не раз. Во всяком случае, их матери. Они все были очень обеспокоены. И особенно эта милая леди, которая работает в торговом центре.
– Миссис О’Рурк. А сам Майк или кто-нибудь другой не приходил?
Она сложила его больничную пижаму и сунула ее под мышку, будто отнести ее в стирку было сейчас наиважнейшим делом. Можно подумать, до больницы его грязные пижамы и белье не валялись здесь на полу целыми неделями.
– Я уверена, что они приходили, дорогой, но я была… ну, естественно, занята. Чуть не целые дни проводила в больнице… Да и другие дела…
Харлен попытался перевернуться на другой бок. Гипс мешал, словно неудобный нарост на левой руке, тяжелый и неподвижный. Кодеин наконец подействовал: тело стало легким и унеслось в безбрежное пространство. Хорошо бы мать оставила в его комнате весь флакон – тогда он сам решит, когда и сколько таблеток принимать. Докторам безразлично, как ты себя чувствуешь. Их не колышет, если ты просыпаешься среди ночи от ужаса и такой боли, что чуть не писаешь кипятком. Даже всем этим хорошо пахнущим нянечкам ты на самом деле до фонаря. Да, конечно, они приходят, если ты звонишь, но потом, когда их дежурство кончается, бросают тебя и, шаркая тапочками по кафельному полу, отправляются домой, чтобы там ублажать – а может быть, пилить – какого-нибудь несчастного парня.
Мать наклонилась поцеловать его. В нос Харлену ударил запах одеколона «этого типа» и сигарет, и его чуть не вырвало. Он резко отвернулся.