– Он, может, и собрался, да тут в другом дело, – Петр выдержал паузу, пытаясь привести в порядок разрозненные мысли. – Уж больно быстро завод откликнулся. То есть… с завода, конечно. А участок на другой стороне озера. Вот как, по-твоему, может пригодиться участок в восемь соток, отделенный от основных цехов озером?

– Не знаю, это по твоей части.

– А я тебе скажу – никак не может. Так далеко вспомогательные помещения не делают. Только если дополнительное производство открывать. Восемь соток для этого настолько мало, что просто смешно! Нет, рано или поздно всех оттуда сгонят.

Тома пристально поглядела на мужа.

– Ты не думал, что когда начнут массово скупать землю – все сделки через тебя пойдут?

– Думал. Это меня больше всего настораживает. Даже… – осекся, но закончил, переборов онемение языка: – …пугает.

– Чего пугаться? Можно денег накопить, откладывая с каждой сделки, и уехать в то же Вешненское, там поспокойней. На Город-то мы не накопим, а снимать жилье – годы не те.

– На самом деле я в этом участвовать не хочу, – Петр издал нервный смешок – короткий и с придыханиями, как спазм. – Скупать будут по дешевке или вовсе переселят, как я уже говорил. Вот как я к тому же деду Матвею пойду? Он ведь хочет на своей земле помереть.

– Почему тогда к Андрею пойти не постеснялся?

– Да потому, что он… – начал Радлов, резко повысив голос, но внезапный стук в дверь перебил его.

Стучали громко и настойчиво, как будто намеревались ворваться силой.

Петр на всякий случай загодя сжал правый кулак, спрятал его за спину и отворил. На пороге стоял Лука, грязный и мокрый, весь в лоскутах болотной тины. Ладонь у него была обмотана тряпицей, а тряпица пропиталась кровью и сползла на запястье, так что из открывшейся раны подтекала кровь.

– Господи, Лука, да что стряслось-то?! – испуганно воскликнул Радлов, пропуская друга в прихожую.

– Я… Илью видел. Только это не он.

С кухни выбежала Тамара с посеревшим от страха лицом.

– На руку его погляди, – обратилась она к мужу. – Веди его на второй этаж, я сейчас йод принесу, обработаю.

На втором этаже Петр усадил гостя на диван, несмотря на грязную одежду, и налил ему воды. Лука пил жадно. Он до того продрог, что зубы его стучали о край стакана.

– Где ж ты так порезался? – допытывался Петр, но обувщик молчал, будто вовсе не слышал вопроса.

Напившись, он вернул стакан и уставился на клочок бумажки, забытый у края стола. Это был обрывок заводского послания с шапкой письма и номером, который Радлов предусмотрительно отрезал перед походом к Андрею.