– Они дом сожрали, – сказал Лука, чуть не плача. – В щепки обратили.
– Успокойся, отдышись. Какой дом? Кто «они»?
Лука окинул комнату блуждающим взглядом и растерянно произнес:
– Не помню, – затем прокашлялся и совершенно невпопад добавил: – Я слежу.
– За кем?
– Нет. Здесь так написано, – обувщик схватил клочок бумаги и указал Радлову на строчку:
Уведомление: 33/19.13.6.8.21.
– Это просто цифры, Лука.
Тот отрицательно покачал головой и проговорил, будто зачарованный:
– Тридцать три пташки кружат вокруг меня. 33 буквы алфавита. «Я слежу».
Петр поглядел на номер пустым взглядом, ничего не понял, с каким-то жутким остервенением скомкал бумажку и отбросил ее в сторону.
Тут в зале появилась Тамара, неся в руках темный пузырек и бинты.
– Мусоришь-то зачем в доме? – возмутилась она.
Затем села перед Лукой на стул, положила его руку себе на колено и сорвала рыжую от засохшей крови тряпку. Внутренняя часть ладони, указательный и средний пальцы были сплошь в глубоких порезах.
– Как будто стекло наотмашь бил, – прокомментировала женщина, залила раны йодом и крепко их перевязала.
Лука два раза вздрогнул от боли, но ничего не сказал. Казалось, на боль реагировало только его изможденное тело, а разуму было все равно.
– Голоден? – спросила Тома и поглядела на гостя с нежным беспокойством. – Я сейчас ужин принесу.
Лука набросился на еду, как лесной зверь, и ел жадно, голыми руками заталкивая куски пищи в свой искривленный рот. Из глаз у него ручьем текли слезы, как всегда. Слезы он вытирал обшлагом куртки и продолжал расправляться с запеканкой, не замечая того, что плачет.