– А он нам нравится? – хмыкнула Маруся.

– Девочка. Ты произнесла замечательное слово – «нам», – Балагур взвесил на ладонях автомат. – Не пора ли объединиться? Оружие есть. Свяжем и делу конец. Не захочет – силком в город утащим.

– Правильно. Вечно лезет, куда не надо, – оживился Сашка.

– Не зря толстячок Ленина читал, – улыбнулся Молчун. – Смело! У вертолёта и разберёмся. Всё подчистую выложит, – и имитируя голос Ивана, – засранец.

Заговорщики посмеялись и начали обсуждать план пленения Командира. А тот, умиротворённо прикрыв глаза, прислонившись спиной к дереву, ощущал, как живительный и леденящий шприц прокалывает вену, отдаваясь временному расслаблению и не подозревая, что в нескольких метрах обсуждается план его низложения.

И только после того как был определён маршрут, и малочисленная группа упрямо двинулась на поиск вертолёта, Иван, в свою очередь, обмозговал, как может выполнить приказ Костенко. Дело закончено. Экипаж мёртв. Осталось найти и уничтожить вертолёт. Что придётся его уничтожить – Бортовский не сомневался. Недаром по тайге шлялись ожившие мертвецы. Слава Богу, они не встретились друг с другом! И с ними, наконец, покончено. Идеальным было бы заманить всех в вертолёт и одним ударом, как говорится, убить двух зайцев. Борясь с наслаждением заставить умирать их долго и мучительно, он представил, как афганец и толстяк будут юлить у ног, моля о пощаде. С пацаном проблем не будет. Ему только в рыло заехать – сразу деморализован. Проводницу, естественно, стоило бы напоследок отодрать. Но одним ударом со всем покончить – ещё заманчивей. Возни меньше. Да и Отто не успеет воспользоваться заминкой… Вот что ещё тревожило Ивана. Так и не определил, кто из них коварный резидент: афганец или корреспондент? Что-то странное было недавно. Кто-то сказал… Молчун! Он сказал, стоя у могилы: «Ничего не напоминает? Спортсмена так же…» И те обвинения на пасеке, как будто это он, Иван, разрубил чокнутого кретина. Но он же точно помнит, что только схватился за топор, сразу обмер. Испугаешься тут, такой твари в жизни не видывал. А Отто привычно, как десятки раз в Варшаве, в Бонне и уже тут, на юге Сибири, расчленил тело, как кусок мяса. По старой схеме: ноги, руки, голова – не считается игра. Потом – грудь, с проворством мясника вонзая топор меж рёбер. Отто всегда так делал со своими жертвами. Надо было стрелять! Но приходилось выбирать между неизведанным ужасом перед чудовищем и возбуждающим азартом поимки господина Бришфорга. Кто это был? Афганец? Почему не сообразил, не запомнил? Заворожился процессом расчленения и упустил того, кто так ловко расправился с тварью. Но теперь-то он не уйдёт!