– Ладно, – Иван перевёл дыхание и уставился мутными глазами на мучителей. – Не хотите. Тогда сами. Там, в кармане, – кивнул подбородком, – ампулы, шприцы… – Кольни, браток, ну? – упрашивал Бортовский. – А лучше я сам. Развяжи, хорошо?

– Как же тебя угораздило, Иван Николаевич? – вздохнул Балагур. – А мы и не подозревали. Что теперь с ним делать? Развяжем? Пусть травится?

– Наркоманам верить нельзя, – Молчун обшарил трясущегося Командира, вынул из нагрудного кармана упаковку со шприцами и почти пустую коробку с ампулами. – Ну, денёк!

Одно хлеще другого! Удивил ты меня, Иван Николаевич.

– Коли же, чёрт! В кулак! Развязывать не надо! В кулак и всё!

– Не буду, – Молчун зевнул. – Спать охота.

– Ах ты, гнида болотная! Корреспондент, ты хоть!

– Кончай над человеком издеваться, – посоветовала Маруся. – Всю ночь спать не даст. Орать будет.

– Я его лечу, – подмигнул Молчун, – от вранья. Может, Иван Николаевич про академика рассказать захочет?

– Это жестоко, Геннадий. Напоминает пытку.

Но Молчун уже никого не слышал, он отломил у ампулы горлышко, нацепил иголку и всосал жидкость в шприц. Потом поднял иголкой вверх над костром, слегка нажал, выпустив струйку. Командир застонал.

– Будем говорить? Или в огонь к едрене фене?

Бортовский яростно забился. Сквозь боль и пелену он понимал, что вернулись старые добрые времена, когда он стал зависим от Отто, а тот опять открыл своё лицо и начал издеваться.

«Скажи им. Всё равно они все покойники», – требовал и успокаивал он.

– Что везли на вертолёте? – в упор спросил Молчун.

– Вмажешь в кулак, потом скажу.

– Как хочешь, – Молчун вновь поднёс шприц к пламени костра.

– Стой, придурок! Изобрёл он чего-то там!

– Конкретно?

– Блин, нафиг, засранцы! – Бортовский кусал губы, выплёвывая пену. – Экран защитный. Вставляешь капсулу в ракетоноситель, и по тому месту, где был нанесён удар на поражение.