Открывшийся вид ошеломил. Лесная преграда толщиной в два километра, удивительно тонкая, если смотреть сверху, отделяла пасеку от стены огня. Маруся попыталась отделаться от двухмерности видимого, и чётко различила, что первыми, с жуткой равномерностью – правая-левая, правая-левая – выступают кончики коготков. Они врезаются в нетронутый массив, за ними овальными вытянутыми полосками, по четыре в кучке – правая-левая, правая-левая – соскребали траву и кусты оранжевые когти. Через минуту на это место опускалась огромная огненная пятка, оставляя за собой выжженные следы. Вслед за ней раздуваясь покачивалось шарообразное уплотнение, с чавкающим треском пожирающее остовы деревьев, выжигая остатки зелени. За шаром следовала сама стихия, расталкивая направо и налево сумевшие уберечься от авангарда пихты, ели и кедрач, сбивая искрами кроны.

Огонь вытягивался вглубь, заканчиваясь выпуклостями по краям и бледным, чахнущим хвостом, перебегающим из стороны в сторону в поисках – чего бы сжечь. Словно некое исполинское животное, состоящее сплошь из огня, ползло на брюхе, пожирая всё на своём пути. Маруся даже рассмотрела рогообразные отростки на шаре, похожие на торчащие уши. Всё это распадалось, опять собиралось вместе, как в калейдоскопе, чавкало, трещало, мурлыкало, выпуская из ноздрей облака гари.

– Эй, космонавт! Слезай! – крикнул Молчун. – Вообще-то постой так ещё! Знаешь, снизу захватывающее зрелище! Так и хочется представить, что на тебе юбка, а не штаны!

– Заткнись, наркоман! – завопила хохоча девушка. – Головка не бо-бо? Ого! Наше одеяло за ульем валяется! Ползёт! Тьфу! Показалось!

«Хрена с два тебе показалось!» – подумал под одеялом Пахан, спешно отползая в сплетение кустов.

Пока Маруся спустилась, вытирая испачканные смолой руки об джинсы и вытряхивая из волос хвою, Молчун любовался её подтянутой гибкой фигурой. Он затягивался сигаретой и думал, что прекраснее девушки на свете не существует. Она умудрялась воплощать в себе неотёсанного забавного подростка и изумительную грацию богини, озорство и неподдельную серьёзность. Смородинки-глаза волновали и притягивали ещё тогда, когда она посадила его на мотоцикл и повезла к старику-пасечнику. Но тогда очень болела голова. И всё-таки, перед ним была взрослая женщина, испытавшая за последнее время столько переживаний и хлебнувшая со всеми полную чашу безумия, что на её месте любой другой сейчас бы бился в истерике, а не лазил по деревьям.

– Я сильно выёживался? – спросил он, когда девушка подошла.

– А почему, по-твоему, я на дереве оказалась? Хватило. Даже Борис удрал.