Патрисия отталкивает ее, пихнув рукой в живот, захлопывает дверцу машины и блокирует замки. Потом заводит и выжимает заднюю передачу. Секретарша уже должна понять, что если не уберется с дороги, то Патрисия попросту переедет ее.

Все летит к черту, когда на сцену выходит Пэтти.

— Вы не можете уехать! — вопит секретарша вслед.

Патрисия чуть опускает стекло.

— Но вот она я, уезжаю! — рычит она.

Она выезжает с маленькой парковки, покрытой трещинами, мимо диванного кладбища. Один раз оглядывается: секретарша все еще стоит на парковочном месте, прижимая к щеке руку.

Что они будут делать? Вызовут полицию?

Что ж, полицейские все равно не нагрянут к ней.

Только не в дом судьи.

Может, он ее и бросил, но этот дом по-прежнему его собственность.

Он отнял у нее все, но это еще не значит, что она обратилась в ничто. Даже когда все потеряно, есть часть ее, которая не сдается.

Оказывается, Пэтти вовсе не сгинула.

Она просто ждала все эти годы, когда снова понадобится.

41.

Элла моргает. Она лежит лицом вниз, на спине что-то очень тяжелое. К щеке жмется старый ковер с грубым ворсом. Пахнет хлоркой и кислым пивом. Трудно дышать.

— Помогите!

Дыхания едва хватает на одно это слово, и сверху так сильно давит, и она не может вдохнуть. Элла паникует, мечется, хочет кричать, но не может. Ее снова швыряет в тот момент, когда отец душил ее, когда мир стал серым, красным, а потом исчез вовсе. Она хочет схватиться за горло, защититься, оттолкнуть нечто тяжелое сверху — но не может. Ее руки крепко прижимают к бокам.

— Тише, — говорит чей-то голос возле уха. — Все в порядке, ты не одна. Ты испугалась, и это нормально. У тебя был приступ, но мы тебя удержали. Мы сейчас слезем, и все будет хорошо.

Элла узнает голос — та девушка из аптеки, Лиэнн. Она говорит очень спокойно, рассудительно, по-доброму. Элла чуть расслабляется, и кажется, именно это и было нужно — со спины уходит большая часть веса. Другой знакомый голос ворчит:

— Где антибактериальный крем? Она меня оцарапала.