— Ну что ты, жирдяй, обосрался?

На Потапыча уставились щенячьи чёрные глаза, “жирдяй” картавил и имел уйму дефектологических отклонений, его лицо было приплюснуто, а нос напоминал пятачок.

— Я што?

— Снимай штаны, сейчас в каптёрку схожу за новыми портками и подгузником для тебя. Опять обосрался.

— Я псрався. Да. Да. Я псрався. Псвинитье.

— Который раз, не можешь что ли попроситься сходить? Кретин полный.

Потапыч действительно стал менять ему подгузник. Именно такой здесь контингент, проблемы с головой здесь есть у всех. Больные бихевириальными, биполярными расстройствами, разными типами шизофрении, олигафрении, деменции, депрессии; наркозависимые, одержимые, отлынивающие уголовники, парасуицидники — здесь полно потерянных элементов общества, которые свернули по тем или иным причинам с “верного” русла. Для каждого свой корпус. О них заботились чисто номинально, поддерживали вегетативное функционирование, давали какое-то лечение из таблеток или иных средств для “улучшения” состояния, но ни для кого не секрет, что добрая часть попавших сюда уже не возвращается на волю.

Время тянулось как смола. Те шесть дней в обычной больнице шли куда быстрее, его организм был ослабшим и нуждался в отдыхе. Теперь он более-менее здоров и привязан к койке. Ассортимент основных вех в распорядке дня жителей наблюдательной палаты не слишком разнообразен: три приёма пищи (самое интересное за день), поход в уборную, приём таблеток и, по большому счёту, всё. Можно смотреть в окно, наблюдать за другими жителями, изучать взаимодействие Потапыча с “жирдяем”. Натурально — это всё.

Не такая ему психиатрическая клиника представлялась раньше. Основное различие было в пациентах: не было здесь этих американских психопатов, извращенцев, орущих придурков, безумных убийц. Если кто и стонал громко, то от боли или психического припадка отчаяния, от нежелания претерпевать эти беспощадные несправедливости бытия. Главное в их характеризации, это то, что они прежде всего больны в прямом значении этого слова, а уже потом тронуты или чокнуты. Их выкинули в жизнь без спроса, многие получили “отличный” стартовый набор с рождения.

С Сергеем лежал мальчонка Ваня, от которого отказались родители, а в приют его не взяли из-за отсталости в умственном развитии и деструктивности поведения — слишком опасный для других ребят — вот его и закинули сюда. Раз в несколько недель ему присылают гостинчик со сладостями извне, и вот уже треть года его переводят из корпуса в корпус (детское отделение переполнено, да и врачи считают, что не стоит его туда отправлять), где он сидит как овощ в наблюдательной палате и играется с убогой плюшевой собачкой. Он когда-то был в семье, любящей семье. О нём заботились, он был необыкновенным ребёнком. Слишком необыкновенным. Родители с ним намучались, и приняли тяжёлое для себя решение избавиться от него. Ване сказали, что его отвезут в больничку полечиться, он плакал, но слёзы ничего не дали, он упоил ими страшную плитку палаты, на которой ничего из них не выросло. Ему присылали раскраски, фломастеры, буквари, конструктор, в надежде, что он будет немного счастливее, но их нельзя использовать пациентам наблюдательной палаты, санитары говорили об этом родителям, но те выбрали две удобные жизни взамен одной убогой. Он ничего не делает почти, ни о чём не думает, редко ведёт с “жирдяем” перепалки и дерётся. Может, в каком-то смысле, его недалёкость помогает ему справится с этой дикой и неприветливой действительностью, которая ни за что выкинула его туда, где он сейчас есть.