Медсёстры кидали в его адрес едкие колкости, поучали, в их упрёках и порицаниях не было сострадания. Это было невыносимо. Каждые опущенные минуты и часы, про которые не сказано ни слова, являлись настоящей китайской пыткой. Он сходил с ума от скуки, у него ехала крыша, он начинал куковать, петь, кривляться, нести всякую чушь, лишь бы ему всадили очередную дозу нейролептика и седативного, чтобы он отрубился. Его разум стал его же тюрьмой, единственный узник которого — он сам.

На шестой день к нему пришли какие-то высокие плечистые мужи-санитары, его под надзором многих врачей стали развязывать, Сергей сразу же начал брыкаться, как только его полностью освободили. Два санитара оказались не такими просточками, один делал удушающий, второй вводил Этаперазин. Сергей от бессилия и собственной беспомощности только ругался и плюнул санитару в щёку.

Пару раз он просыпался в машине скорой помощи, но сила введённого препарата одолевала его.

Полноценно он протрезвился, когда оказался уже на металлической койке, ему втюхивали поношенную, но чистую одежду из пижамных старческих штанов и рубахи без трети пуговиц. Он не сильно понимал, что от него хотят, быстро переоделся и принялся спать дальше. Проснулся от шума.

В палате он был не один. Это была большая комната с двенадцатью койкам и стёклами с решёткой, дверей у неё не было. Напротив входа в палату сидел в халате грузный мужчина лет пятидесяти. Там же близко и уборная без ручки на металлической двери.

Сергей ощутил себя связанным, сразу же начал громко спрашивать, где это он находится. Какой-то старик начал ему в ответ горлопанить: “Дом пионеров, а ты сам, внучок, не видишь?”

— Заткнулись! — рявкнул на них грузный мужчина, его здесь все называли Потапыч. Имени и фамилии у него как будто и не существовало.

Его, конечно, Сергей не мог увидеть, потому что был связан и пройтись по палате не мог, так как тот сидел на кресле в коридоре.

— Где я? — спрашивал Сергей уже тише.

Никто не отвечал, он повторил громче.

— В санатории. — кинул ему голос Потапыча из коридора.

— Санаторий. Б****. — отозвалось у соседа по койке.

“Сумасшедший дом” — пронеслось в голове у Колязина. Так оно и было.

Развозили ужин, в алюминиевых плошках была котлета, овсяная каша и кусок масла на ломте батона. Семь из десяти имеющихся пациентов столпились у входа. Вернувшись на койки, стали кормиться. Потапыч подошёл к мальчугану с капельницей и стал кормить с ложечки. “Дикость” — подумалось Сергею. Он отказался от еды и остался голодным. Сдохнуть от голода тоже не получится. Может уже и не стоит? Хотя какой смысл в такой жизни, его уже сковали, превратили в физическое убожество. Он действительно сходил с ума. Вокруг него царило что-то такое же нелепое и отвратительное…