Вот и теперь Дитя Солнца по имени Ваня сидит на своей койке и в раз пятидесятый слюнявит ухо бедной собачке, ушко еле держится, бедняжка…

Сергей старался успокоиться и спать. Эта тактика не работала после шестнадцатичасового сна. Он попросился в туалет, а вместо этого Потапыч пристроил ему утку. Колязин попробовал воспротивится, но ему сказали не дурить голову, так как бельё под ним будут менять не чаще, чем раз в сутки. Да, это было чертовски дико: юноше снимает штаны с нижним бельём у всех на виду какой-то усталый от жизни мужик. Срам-то конечно! Здесь не было понятий чести или достоинства, видимо, попадая сюда, автоматически лишаешься некоторых социальных атрибутов. Вот и кончен аттракцион “падения короны”.

Сходство с зоопарком не раз мелькало в голове. В такой ситуации полнейшей скуки развязывается язык, начинаешь говорить самую лихую чепуху, но тебя и здесь глушат, так как надо соблюдать тишину. Это даже не тюрьма, с одной стороны, тебя ничего делать не заставляют, а с другой — нечего-то и делать. Буквально, начинаешь придумывать картины в жёлтых плямах на потолке и рассматривать ямки на стене, воображая, что это рытвины чьего-то бугристого лица. Такое времяпрепровождение развивает апофению46.

Редкие бессвязные диалоги между пациентами — единственное, что ещё отличает их от животных. Длительное лежание в этой комнате в здравом уме способствует прогрессирующей деградации. Не отупев, пребывать в этом отстойнике практически невозможно. Тем, кто не умеет медитировать, придётся здесь распрощаться со здоровым рассудком. Приходиться обгладывать минутную стрелку настенных часов, в надежде на то, что время приблизиться к ужину. А что после ужина? Опять ждёшь завтрака с перерывами на таблетки? Обход врачей. Да, а потом снова обед. Остальные ещё ходят в помещение напротив палаты опорожниться. Кажется, это уже было. Или это и есть тот раз? Что-то изменилось? Нет. Стрелка сползла ниже к четвёрке. Какой-то парень стал ходить по комнате. Что-то изменилось? Кажется, это уже было. И вот опять! Что опять? Проситься выйти бессмысленно, паясничать — тоже. Что изменилось? Ничего, но внутри — да, сходишь с ума. Может завтра настанет новый день. Он обещает… Он только и может обещать. Редко даже исполняет эти самые обещания, не сокровенные, а посредственные и вероятные, такова механика надежды.

“Инесса, милая Инесса” — теперь ему очень захотелось именно этого. Что там им руководит? Да идёт оно всё. Эта паршивая теория с перактой, устройство нас самих и поганая экзистенциальная философия — пусть катится оно куда подальше. Он устал от этой тоски. Он хочет на свободу. Разве могло оно руководствоваться одними гормонами, это же глупо! Зато потеряно безвозвратно столько моментов! Думать об этом страшно, боль утрат накатывает как цунами и захлёстывает жалкий челнок спокойствия! Гнить теперь ему в собственном соку своих мыслей. И ничто не сможет спасти от этого, кроме сна. Сожаление и горечь утрат — вот пламя, что пожирает его, оно пожаром горело ранее, а теперь возросло в одиозных масштабах. Такой принесённый Прометеем огонь никому не нужен, ибо за ним вскоре проследует ещё и проклятая амфора пандоры, которая и приоткроет завесу тех ужасов и несчастий, которые приносят самокопание и чувство вины.