— Никого мы не спасли, — сказала я.

— Почему я об этом узнаю последним?

— Меня туда привезли Фостеры.

— Что ж, по-моему, это подвиг, — одобрила миссис Прайс.

— Никого мы не спасли, — повторила я.

— Допустим, но не в этом дело, правда? — Она лучезарно улыбнулась мне. — Главное, что ты заявила о себе. Отстаивала свои убеждения.

— Именно так, — поддержал отец Линч.

— Папа твой в этом возрасте ни за что бы на такое не решился, — вставил дядя Филип. — Он был тихоня, сущий мышонок.

— На этих протестах может и до драки дойти, — заметил отец. — Я однажды в новостях видел. Полиция растаскивала людей.

И я знала, что это правда: на обратном пути Доми рассказывал, как однажды цеплялся за мать, когда ее тащили полицейские и каблуки ее скребли асфальт. Он кричал: не тех хватаете, настоящие убийцы в здании, убивают младенцев прямо здесь и сейчас, разве непонятно? Ничего, сынок, крикнула ему мать, нас преследуют во имя Христа! Мы благословенны, благословенны!

— Нил, могу заверить, ничего бы с ней не случилось, — сказал отец Линч. — Слово даю. Как-никак мы печемся о благе детей, в том числе и уже рожденных.

— Хоть кого-то удается переубедить? — спросил дядя Филип. — Из матерей-одиночек?

— Многих, — ответил отец Линч. В его голосе сквозило недовольство.

— Не сочтите за грубость, но не пора ли начинать? — вмешалась миссис Прайс. — Завтра учебный день.

— Последний, — уточнила я.

— Да, — кивнула она. — Самый последний.

— Ну хорошо, — сказал отец Линч. — Без конфетти — знали бы вы, как мистеру Армстронгу тяжело их убирать. И риса не надо, по той же причине, вдобавок птицы его склюют, он в желудках разбухнет, и они умрут в муках. Цветы на алтарь класть не надо, можно вокруг алтаря, только проход не загораживать. Ленты к скамьям прикреплять тесемками или резинками, а скотчем — нет. Свечу и пожертвование принесли?

Отец достал из кармана чек, протянул священнику.

— А свеча, Энджи?

— Нет у меня свечи.