— Ну, как же не страшно? — отвечал дядя Абриш. — Я ведь не лишен воображения. Не боятся лишь те, у кого нет воображения. Но боишься ты или нет, а за квартиру платить надо, даже если это только угол. Обедать тоже надо. Такова жизнь, ребята.

Сначала Абриш Розенберг только отвечал на вопросы, потом загорался и начинал говорить, говорить без конца. Дети подчас подозревали, что не все в его словах правда, вернее, что в его рассказах нет ни слова правды, но установить это с точностью они, понятно, не могли, а их любопытство и пылкое воображение побеждали все сомнения.

Перед ними открывался новый, неведомый мир, совершений не похожий на все то, что было им до сих пор известно. Этот новый и чудесный мир был напоен ароматом далеких краев, полон таинственного шума лесов, овеваем соленым ветром неведомых морей. Ребята слушали, затаив дыхание, сказки дяди Абриша, и им казалось, что на зубах у них скрипит песок пустынь. В этом удивительном мире не было мрачных мастерских, там не стирали и не гладили, не питались вечно только фасолью и картофелем, не получали розовых повесток, извещавших о продаже имущества с аукциона, — единственная почта, которую получали их родители, — одним словом, ребята знакомились с большим миром, выходившим далеко за пределы их маленького мирка.

Мальчики стояли вокруг дяди Абриша и, как губка, жадно впитывали в себя его беспорядочную и сумбурную речь. Воображение рисовало им огромных слонов с необыкновенной величины бивнями. Они то выходили на лесные поляны, то среди вековых деревьев укрывались от выстрелов охотников. В стремительном беге слоны с корнем вырывали гигантские столетние деревья и своими неуклюжими ногами могли, играючи, растоптать льва.

Яни Чуторка был ненасытен, ему всегда всего казалось мало.

— Еще о слонах! — твердо заявил он.

Нежный и мечтательный голосок Розенберга поддержал его:

— Расскажите, пожалуйста, еще о слонах.

Остальные кричали вразнобой:

— Еще! Еще!

Дядя Абриш и без того готов был рассказывать без конца, даже если бы его об этом и не просили.

— А если, дорогие мои ребята, — продолжал он, складывая щепоткой пальцы правой руки, — кто-нибудь из слонов умирает, то у них есть такой обычай, мода что ли такая: станут несколько слонов в ряд, а трое из них приподнимают клыками тело умершего и кладут на спины своим товарищам, потом относят его к месту их вечного упокоения на одну из полян дремучего леса. Там беднейшие из слонов роют могилу — надо знать, что рыть могилы заставляют самых бедных, — кладут в нее покойника и засыпают его землей. Остальные же слоны, несколько сотен, стоят вокруг свежей могилы, подняв вверх хоботы. Не могу вам сказать точно, всех ли слонов так хоронят или только самых именитых, — эти подробности мне, к сожалению, не известны, — но зато я твердо знаю, что на похоронах слоны трубят нечто вроде траурного марша.