— Муссолини арестован! Капут дуче!..
Теперь уже Гамолин окончательно превратился в статую с бритвой в руке, и на его презрительных губах застыло такое выражение, как будто он сосал лимоны. Жиго, весь в мыле, вскочил с кресла, откинув в смятении белую простынку на плечо, словно это была тога. Глаза его сверкали, от волнения он даже казался выше, чем был на самом деле, в мягком голосе зазвучали стальные нотки:
— В прах разлетается паноптикум! Вы понимаете, дорогой Гамолин! В прах!
Он уселся опять в кресло, провел рукой по голове и сказал:
— Красить волосы!
В голосе его звучал приказ.
— В ярко-красный цвет, — подхватил Гамолин помолодевшим и приободрившимся от такого неожиданного оборота голосом.
— Да, дорогой Гамолин, в огненно-красный цвет! — восторженно воскликнул Жиго, как будто говорил о чем-то, что было символом, о чем-то, имеющем другой, известный ему одному смысл.
1948
АБРИШ СТРЕМИТСЯ К МИРОВОМУ ГОСПОДСТВУ
1
1Наш герой, Абриш Розенберг, с 1933 года проживал на улице Мурани, если глагол «проживать» можно употреблять и тогда, когда человек снимает угол в комнате, где обитают еще двое.
Уже три года жил он в этом доме, поражая соседей, занимавших различное общественное положение, своей способностью лавировать между подводными скалами нужды. Все удивлялись его устойчивой жизнеспособности в повседневной борьбе с бедностью…
Господин Шлегер, повелитель улицы Мурани, тот самый, у которого были камни в почках, обгладывал гусиную ножку, когда Абриш, закончив какую-то почти что даровую работу в его доме, заглянул к нему в пахнущую жареным луком столовую. На груди у Шлегера топорщилась белая салфетка, концы ее торчали заячьими ушами за его затылком. Он спросил Абриша:
— Ну что, Розенберг? Не работаем?