— Вы действительно честный товарищ и порядочный человек, — сказала ему Леимлине и принялась так хвалить его и осыпать благодарностями, что ему надоело без конца повторять: «Ну, что вы! Не стоит!.. Не такой уж это большой труд, госпожа!»

Но тут Леимлине внезапно хлопнула себя по лбу, как человек, которому пришла в голову замечательная идея и который получил возможность решить проблему, мучившую его уже долгое время, и снова обратилась к Боронке:

— Раз вы здесь и уже доказали, какой вы порядочный человек, то не можете ли вы мне сделать, товарищ, еще одно одолжение: мне надо отнести вот этот старый испорченный холодильник на чердак. Какого черта он занимает место в кладовой, да еще в зимнее время? Судите сами, товарищ, к чему мне здесь этот холодильник? Только натыкаешься на него по десять раз в день, да он и течет к тому же… Беритесь вот за этот угол, товарищ… вот так… — И не успел еще Боронка понять, почему он вдруг извозчика угля превратился в грузчика мебели, как холодильник оказался у него на спине, и он, сгибаясь под тяжестью, потащил его вверх по узкой винтовой лестнице. Боронка кряхтел, пот лил с него градом, скатываясь со лба, и попадал прямо в рот. Вернувшись в кухню, он уже не удивился и не стал протестовать, когда ему пришлось лезть на верхнюю полку в кладовой, чтобы расставить там в полном порядке банки со всякими вареньями и соленьями.

Не будем тратить лишних слов, перечисляя всю ту случайную работу, которую практический ум Леимлине с удивительной ловкостью и быстротой навязал Боронке. Скажем лишь о том (чтобы доказать благие намерения Леимлине), что после выполнения очередного поручения она восторженно хвалила возчика, а когда все было завершено, предложила умильным голоском:

— Я сейчас угощу вас чашечкой чаю.

— Благодарю покорно, госпожа, — сказал Боронка и рукавом рубахи (он так запарился, работая, что уже давно снял с себя пиджак) вытер пот со лба.

— Помилуйте! — воскликнула с притворной обидой Леимлине. — Почему вы все время называете меня госпожой, если я обращаюсь к вам, как к товарищу?

— Меня, изволите знать, жизнь этому научила. Я боюсь, что если вдруг назову вас товарищем, то вы еще можете подумать, что товарищ товарищу чаевых не дает, и я не получу с вас ни гроша, — ответил Боронка и стал помешивать ложечкой дымящийся чай, который Леимлине поставила перед ним на кухонный стол, накрытый клеенкой.

Я бы, конечно, мог на этом закончить свое повествование, ибо догадливый читатель уже понял — по крайней мере я так думаю, — что за женщина эта Леимлине, а также и то, что Боронка продвигается по пути развития своей сознательности со скоростью, на которую способны лишь его ослики. Но если бы я закончил на этом, то читатель никогда не узнал бы, как изощряются «бывшие люди», чтобы еще раз испытать радость частной инициативы и стихийного накопления капитала. Не увидал бы читатель и того, как улыбающаяся Леимлине сидит, закинув ногу на ногу и соблазнительно выставив коленку, на мягком креслице в комфортабельной квартире, где прописано человек двадцать (из которых трое мертвецов), а проживают только супруги Гайначки, обладающие завидным здоровьем. Наманикюренными пальчиками Леимлине держит крошечную чашечку черного кофе и внимательно слушает разъяснения Гайначки, супруга которого следит за каждым словом своего благоверного. Выслушав до конца подробный доклад Гайначки, Леимлине открывает пурпурные губки и произносит: