Мы попали в царство пернатых. Председатель месткома объяснял:

— К сожалению, птиц у нас осталось чрезвычайно мало. Орлы, разрешите вам доложить, погибли все. Немецкие солдаты убивали их штыками и ели их мясо, чтоб их самих черт сожрал на том свете!.. Но несколько милых птичек у нас все же осталось. Вот сюда, прошу… Сюда… сюда…

Мы шли между двумя рядами клеток. Помещение было в ужасном состоянии, на стенах еще виднелись отверстия от пуль, но птичье щебетание заставляло забывать о следах войны.

Председатель месткома пользовался большим авторитетом. Давал пояснения главным образом он. Здесь не было никаких знаменитых африканских или азиатских птиц; в клетках находились лишь венгерские скромные птички, которых удалось водворить сюда уже после войны. Был даже воробей; он сидел, нахохлившись, на ветке искусственного дерева и грустно взирал на свое латинское название. У председателя месткома нашлось несколько слов для каждой птицы. Он сообщил мне, что сорока — воровка и что про соловья Янош Арань написал стихи. Мне это полагалось, очевидно, знать, раз уж я стал советником. У клетки с попугаем председатель месткома произнес латинское название этой птицы, но, по-видимому, перепутал, так как директор поправил его. Однако председатель месткома хмуро посмотрел на бородатого директора в тирольской курточке, который тут же поторопился утвердительно кивнуть головой и согласиться с тем, что председатель месткома может называть каждую птицу тем именем, какое ему больше нравится.

О попугае мне доложили, что его принесла в зоопарк какая-то женщина: во время осады Будапешта этот попугай залетел к ней в окно. Это был очень странный попугай: всех, кто подходил к его клетке, в том числе и нас, он приветствовал возгласом «Хайль!»

— Покорно прошу прощения, — сказал мне по этому поводу председатель месткома, — его немцы научили.

Бородатый директор сделал шаг назад, прижал руки к груди, слегка поклонился и тоже сказал:

— Покорно прошу прощения, господин советник, в самый короткий срок мы его перевоспитаем.

С большим вниманием изучал я глазами советника мир животных. С особой любовью рассматривал я щелкающих, щебечущих, чирикающих, свистящих и издающих всякие другие звуки пташек, бюджетные графы оживали у меня перед глазами, статья «Расходы на покупку корма для пернатых» свиристела и копошилась, сухие цифры оделись перышками.

Но особый, гарунальрашидовский интерес возбудили во мне клетки с курами. Как попала сюда этакая масса кур, петухов и всякой прочей домашней птицы? И курицу, и петуха, безусловно, надо причислять к пернатым, а также утку и гуся; даже самое строгое административное бдение не найдет ничего преступного в том, чтоб эти птицы были в зоопарке.