— Кх… кх… кх…

Он даже громко высморкался. Этот звук в полной тишине — сверчки недели две назад перестали задавать свои концерты — прозвучал, подобно взрыву. По ночам подобные звуки обычно слышны за три улицы, а самый маленький ветерок приносит на своих крыльях громкий храп спящего за три улицы отсюда человека.

Тинко поднял голову и от неожиданности выронил несколько орехов, которые уже держал в руке. Луна ярко освещала и дерево, и Тинко, и балкон со стоящим на нем Граначем. Тинко смутился и сказал:

— Свобода.

— Свобода! — ответил Гранач звучно и сознательно, всколыхнув своим голосом ночную тишину.

Тинко сделал шаг вперед, чтобы закрыть собой маленькую корзиночку.

— Вышли воздухом подышать? — спросил Гранач, покачиваясь на каблуках.

— Вот именно, воздухом. Колики были у меня. Только что прошли. Вот я и подумал, что на свежем воздухе быстрее приду в себя.

— Это кислота разъедает ваш желудок.

— Именно она. Кислота.

Говорили они тихо, чтобы не разбудить соседей, приставив ко рту сложенные рупором руки.

— Нейтрализовать надо кислоту, чайной содой нейтрализовать.

— Чего ты с ним цацкаешься? Скажи ему про орехи! — приказала Эстер, вышедшая тем временем на балкон и рассматривавшая лужайку под деревом.

Гранач качнул сердито головой, но не удостоил жену ни единым словом.

— Ни к черту эта сода не годится! — сказал Тинко. — От нее у меня только отрыжка.

— Что? Не понимаю.

— Говорю, что отрыжка у меня!

— Это уж совсем неприятно.

Последовала небольшая пауза. Первым прервал молчание Тинко:

— Ну, я иду спать. Это мне лучше всего поможет.