– Сумел их убедить.

– В чем?

– Это были коммунисты, – Фалько дотронулся до значка у себя на лацкане. – Как и я.

– А за что задержали?

– По ошибке. Спутали с кем-то. И я поначалу оказал сопротивление.

– Если бы не он, меня бы тоже сцапали, – вмешалась Ева.

Она смотрела на него задумчиво. И благодарно. Фалько вспомнил, как исчезал в темноте ее силуэт, пока он дрался с нападавшими. Он был рад, что Еве удалось удрать, потому что с нею в ЧК дело пошло бы иначе. И улыбнулся ей быстрой, успокаивающей улыбкой, и Ева улыбнулась в ответ. Он показал на сверток в газетной бумаге, который, войдя, положил на стул. Рядом на столе стояли термос и чашки с остатками кофе.

– Принес тебе кое-что из одежды. Правильно сделала, что не вернулась в отель. Теперь тебе туда хода нет.

– Спасибо, – ответила она.

– Ночью вела себя молодцом… Действовала отважно и быстро.

Она не ответила. Продолжала глядеть на него пристально, и лишь спустя несколько мгновений губы ее дрогнули в легкой улыбке. Хинес тем временем спрятал револьвер. Тот самый – маленький, никелированный, – что Фалько видел у него раньше.

– Ночка у нас выдалась жуткая, – сказал Хинес. – Мы же ничего о тебе не знали.

Фалько прикоснулся к синяку на скуле:

– У меня тоже бывали поприятней.

– Что с тобой там делали? – спросила Кари.

– Ничего особенного. Несколько вопросов, несколько оплеух.

– Вот сволочи.

– Потом разобрались и отпустили. Я же говорю – не за того приняли.

Он пытался думать. А вернее, продолжать мыслительный процесс, потому что по пути от отеля к книжной лавке только этим и был занят. А после того, что он узнал в последние часы, смотреть на этих троих, сохраняя душевное равновесие, было непросто. С учетом полученного приказа. С пониманием их обреченности. Они всего лишь рабочий материал, сказал он себе. И на самом деле испытывал он не угрызения совести – на этом отрезке жизни он и позабыл, что это такое, – а спокойную ледяную ярость: безмерную ненависть к людям из Саламанки, которые решили, что дела должны пойти так, а не иначе. К тем, для кого мы все марионетки. Он вновь взглянул на Еву, припомнил тепло ее тела и решил так: пусть в ближайшие часы ему, Лоренсо Фалько, придется вести себя как последнему сукину сыну (что, в сущности, давно уж не ново), но ее, по крайней мере, он попытается спасти.

– Были ночью сообщения?