Он снова стал зверем, живущим в джунглях, и упивался кровавым боем со своим соплеменником. Он опять был Тарзан, сын Калы, обезьяньей самки.

Крепкие белые зубы вонзились в поросшее шерстью горло врага, стремясь к его пульсирующей яремной вене.

Мощные пальцы Тарзана ухватились за могучие клыки обезьяны, впившиеся в него, он выдрал их из своего тела, а потом с силой парового молота принялся наносить кулаками сокрушающие удары по рычащей, покрытой пеной морде противника.

Вокруг них стояли другие члены стаи, наблюдая за схваткой и наслаждаясь ею. Обезьяны издавали тихие гортанные звуки, когда то от одного, то от другого сражающегося отлетали окровавленные клочья гладкой белой или темной волосатой кожи. Но, даже увидев, как могучая белая обезьяна извивается на спине у их вожака, эти антропоиды с изумлением продолжали смотреть, как напрягаются стальные мышцы рук, пропущенных под мышками самца, как ладони с неимоверным усилием нажимают на его бычью шею и наклоняют ее, так что царю обезьян остается только беспомощно взвизгивать и биться в агонии на густой лесной траве.

Как некогда Тарзан победил могучего Теркоза во время путешествия к другим людям своей расы, так и теперь он победил огромную обезьяну с помощью того же борцовского приема, который случайно открыл во время прежней битвы.

Немногочисленная стая свирепых антропоидов совсем притихла, услышав, как затрещала шея их предводителя и звук ломаемых позвонков смешался с его страдальческими криками и чудовищным ревом.

Внезапно раздался еще более сильный хруст, похожий на звук ломающейся толстой ветки, когда та не выдерживает яростного напора ветра. Упрямец рухнул навзничь, бессильно уронив голову на широкую волосатую грудь, после чего рев и визг стихли.

Взгляды маленьких поросячьих глазок зрителей перебегали с неподвижной туши вожака на белую обезьяну, поднявшуюся во весь рост рядом с их поверженным царем. Они словно спрашивали своего предводителя, почему тот не хочет встать и убить дерзкого чужака.

А пришелец поставил ногу на шею лежащего перед ним врага и, запрокинув голову, издал дикий, жуткий вопль, достойный самца обезьяны, который только что убил себе подобного. Тогда члены стаи поняли, что их вождь мертв.

По джунглям прокатились ужасающие звуки победного клича. Мартышки в кронах деревьев прекратили верещать. Птицы с блестящим богатым оперением и резкими голосами смолкли. Вдали раздались ответное рычание пантеры и глухой рев льва.

Теперь на маленькую кучку обезьян смотрел Тарзан прежних дней. Это был тот самый Тарзан из прошлого, который тряхнул головой так, словно хотел забросить на спину тяжелую гриву упавших на лицо волос, – давнишняя привычка, оставшаяся с той поры, когда его плечи закрывала грива густых черных прядей. Они постоянно лезли в глаза в самый важный момент, когда на кону стоял вопрос жизни и смерти и ничто не должно было мешать видеть, что происходит вокруг.