— «Поликрест» на Балтике, — сказал он, сердечно целуя её. — Я в отпуске. — Он повернул её к свету и заметил: — Вы выглядите очень хорошо, просто прекрасно — замечательный розовый цвет лица.

— Милый, милый доктор Мэтьюрин, — сказала она, — вы не должны приветствовать молодых леди таким образом. Только не в Англии. Розовая? Ещё бы! Да я, наверное, вся пунцовая — вы же поцеловали меня!

— Правда, моя дорогая? Что ж, невелика беда. Вы принимаете портер?

— Весьма благочестиво, из такой высокой серебряной кружки. Он мне уже даже почти нравится. Что я могу вам предложить? Адмирал в это время дня обычно пьёт грог. Вы надолго в Плимуте? Я так надеюсь, что вы здесь ещё побудете.

— Если бы вы могли предложить мне чашку кофе, я был бы вам очень обязан. Я останавливался в Эксетере, и мне там подали такое мерзкое пойло… Нет, я уже уезжаю: отплываю с отливом, но мне не хотелось ехать, не отдав дань уважения. Я в дороге начиная с пятницы, и посидеть полчаса с друзьями — это чудесная передышка.

— С пятницы? Тогда, должно быть, вы ещё не слыхали замечательную новость?

— Ничего не слышал.

— Патриотический Фонд пожаловал капитану Обри саблю в сотню гиней, а торговцы — блюдо, за уничтожение «Беллоны». Разве не замечательная новость? Впрочем, он заслуживает куда большего, я уверена, это даже близко не то. Его повысят, как вы думаете?

— За капера, за приватира? Нет. И он этого не ждёт. С повышениями в наше время сущий кошмар. Кораблей просто не хватает. Старый Джарви их не строил, зато производил всех подряд в капитаны. Так что теперь у нас стада безработных капитанов и стаи коммандеров без надежд на повышение.

— Но никто из них не заслуживает повышения так, как капитан Обри, — сказала София, отметая разом весь остальной «Флотский список». — Вы мне не сказали, как он.

— А вы не спросили про вашу кузину Диану.

— О, как бестактно с моей стороны: прошу прощения. Я надеюсь, с ней всё хорошо.

— Да, очень хорошо. Она в прекрасном настроении. Мы вместе ехали из Дувра в Брайтон несколько дней назад: она собирается провести неделю у леди Джерси.

Было ясно, что София слыхом не слыхивала о леди Джерси. Она сказала:

— Я так рада. Нет лучшей компании, чем Диана, когда она… — Она быстро переменила «умеряет свой пыл» на слабое «в хорошем настроении».

— Что же касается Джека, то, к сожалению, я не могу поздравить его с хорошим настроением; на самом деле, ни с каким настроением. Он несчастлив. Его корабль — жалкая посудина; адмирал — ничтожество; у него множество неприятностей и в море и на берегу. И, скажу вам прямо, милая моя — он ревнует ко мне, а я — к нему. У меня нет и никогда не было друзей ближе его, но за последние месяцы я часто спрашивал себя — как долго мы ещё сможем оставаться на одном корабле, не передравшись. Я уже больше не служу для него такой отдушиной, как прежде, скорее вызываю раздражение и напряжение — наша дружба стала принуждённой. А такое напряжение, ещё и возрастающее в ограниченном пространстве судна, день за днём — очень велико; завуалированные слова, риск непонимания во всём том, что мы говорим или даже поём. Это было бы терпимо, будь мы далеко в океане. Но со службой в Ла-Манше, туда-сюда мимо Даунса — нет, так продолжаться не может.