ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На конвейере бурлило предфинишное столпотворение: сборщики, мастера, подсобники — все были поглощены работой, работой и только работой. Вторую неделю платформы конвейера пробегали рельсовый путь на ускоренном режиме. Вторую неделю полторы тысячи сборщиков и три сотни брошенных на прорыв рабочих из других цехов изо дня в день, из часа в час гнались за графиком. Время словно с цепи сорвалось, год подходил к концу.

Сдав на конвейер бригаду сваебойного оборудования, мастер Серегин возвращался на свой участок. «Балки, балки в первую очередь! Не будет балок — не будет ходовых рам, а в конечном итоге — не будет экскаваторов», — думал он, наблюдая за тем, как кран конвейерного пролета нес с его участка готовую раму. Сейчас ее поставят на платформу, «обуют» балки в гусеницы, и свершится первое восхождение к машине. Потом будут дизель, механизмы передач, гидравлика — многое, но пока это первое «крещение» рамы — «обувка» — есть хоть маленький, но итог его, Серегина, труда.

Он представил себе, как ворота распахнутся и яркий оранжевый жучок весом в несколько десятков тонн выползет на снежно-серый простор испытательной площадки. Машинист выпрыгнет из вздрагивающей кабины, дохнет морозной свежести и крикнет напарнику: «Друг, дай-ка закурить!» Тот радостно протянет пачку «Астры», и закуролесят они вокруг новенькой машины, любовно пошлепывая ее по теплой шкуре.

— Грустишь, Василич? — остановился рядом с Серегиным Коноплев.

— Да, Кузьмич, отвоевались мы с тобой. — Мастер взял бригадира под руку. — Ты вот с пятидесяти пяти на пенсию идешь… Отдых — дело стоящее.

Коноплев криво — одной щекой — улыбнулся, затем поднял на мастера чуть влажноватые глаза.

— Ежели б ты, Василич, поломал косточки в стальцехе, как я, ты бы уж давненько где-нито в санаториях полеживал.

— В феврале на пенсию-то?

— В начале января… Эхма! Скорей бы, устал… Вон, — кивнул Коноплев в сторону конвейера, где, темпераментно жестикулируя, ругал сборщика Тароянц, — они молодые, горячие… Ваган утро отработал, теперь вечером часов до девяти здесь носиться будет — и хоть бы хны. А я уже свял.

Завидев Серегина, Тароянц подозвал его взмахом руки.

— Полюбуйся, парторг! — нетерпеливо сказал он. — Из бригады Паинцева субчик. Вот он! Иду — болт кувалдой лепит!

— Так не лез по резьбе-то! — крикнул сборщик — парень лет тридцати с лицом видавшего виды проныры.

— Да?! Не лез? Вон их сколько — болтов! Весь цех в болтах!

— Нехорошо, Борисов, нехорошо, — осуждающе покачал головой Серегин, с неприятным чувством подмечая ненужную шумливость зам. начальника. Вроде бы хочет Тароянц показать себя этаким радетелем порядка, кричит так, что на соседнем участке все побросали работу — слушают. — А вы, Ваган Альбертович, напрасно так громко… Раз человек лупит болт кувалдой — значит, торопится, хочет больше заработать. Вот и сыграйте на этом. Лишите его прогрессивки.