— Спасибо, Васильич, — заиграл желваками сборщик. — Я тебе такой услуги век не забуду.
— Ладно, — буркнул Тароянц и крупным шагом направился дальше: все надо обойти, везде побывать, что-то предпринять — в зависимости от обстоятельств, — спать некогда. Особенно после тех злополучных балок. Напоследок нужно хоть немного реабилитироваться в общественном мнении. Гришанков сказал, что директор посулил выговор, а Гор отложил дело о браке до следующего года.
Еще понаблюдав за работой конвейерщиков, мастер Серегин продолжил путь на свой участок. Шел и думал, что уходят люди и приходят, а работа остается, и нет ей ни конца ни края. Однако работает цех не сам по себе. Лишь постороннему человеку может показаться, что цех — некогда раз и навсегда заведенный механизм: шестерни крутятся, электрокары снуют, экскаваторы вырастают, как деревья. Не-ет, братцы милые, чтоб цех так слаженно работал, ему, Серегину, и другим мастерам надо постоянно наставлять, направлять рабочих. А люди все разные… Как сейчас подойти к электрокарщику Копцову, чтобы он, лоботряс эдакий, не восседал на каре словно туз бубей на коне, а возил со склада детали? Поругать его? Но много ль она даст, ругань? Сам взвинтишься, Копцова взвинтишь. Не-ет, мужики-товарищи, первейшее дело мастера на участке — душевные чувства рабочих. В радость или в тягость людям сборка — только от мастера зависит…
Еще не доходя до бригады балочников, он заметил у них странную, нелепую в рабочее время картину: бригада валяла дурака. «В конце-то года! Анекдотики слушают! Коноплев — этот ас сборки — даже рот раскрыл!»
Намереваясь застать их на месте преступления, мастер приблизился осторожно и замер. Вадик читал стихи.
Серегин, собиравшийся укорить сборщиков, вдруг почувствовал щемящую печаль: вроде о войне, да не о нашей, не об Отечественной… Он хрипло кашлянул. Увидев мастера, бригадир Коноплев тут же как-то мелко засуетился: схватил рукавицы, бросил их, уцепился за молоток — сделал вид, что ни на секунду не отвлекался от работы. Олег же, словно в партере столичного театра, чуть откинулся, лениво хлопнул в ладони и напыщенно произнес: «Браво, Вадим, браво».
Это глупое «браво» и вывело Серегина из себя.
— Я те покажу «браво»! — закричал он на Олега. — Ты мне за это «браво» рублем ответишь! То он, видите ли, о своей молодой семье всем уши прожужжал, то сидит ни черта не делает! Поэт! Едрена в корень!
Да, частенько так бывает в жизни: виноват один, а «на орехи» достается другому — не кривляйся. Олег выругался и вразвалку направился к ножницам делать заготовки на листовой стали. А Вадик ушмыгнул за стеллаж.