Семен Яковлевич направился в свой кабинет. Шел не спеша, мучительно осмысливая создавшееся положение.

«Комсомольцы правы — это ясно. Однако если взглянуть с производственной стороны, то «молния» будоражит сборщиков, отвлекает от работы. И это — в конце планового периода, когда все мысли-помыслы требуется напрячь на программе, программе и еще раз программе… А Тароянц! Не мог догадаться, что из холодного в горячее — всегда больно… Необходимо что-то предпринять для спасения его кавказского авторитета. Но что?..»

В кабинете, не снимая пальто, Гришанков бросил «молнию» за шкаф, рыкнул застывшему рядом Фоминскому:

— Тароянца!

Не успела за Романом закрыться дверь, в кабинет вошел Паинцев.

Ответственный за работу цехового «комсомольского прожектора» плотный, широколицый, светлоглазый Женя был в испачканной футболке без рукавов, выше локтя виднелась татуировка.

— Кто дал указание повесить «молнию»? — сухо спросил начальник.

— Комсомольское бюро цеха, — чеканно, по-армейски опустив руки по швам, ответил он.

Пришли Фоминский и Тароянц. Заместитель начальника цеха скорбно прижимал ко лбу носовой платок.

— Кто дал вам право распускать руки? — раздраженно окинув взглядом полинявшую холеность Тароянца, сурово спросил Гришанков Паинцева. Не дожидаясь ответа, потребовал от Фоминского: — Роман Владимирович, вы член комсомольского бюро. Когда оно состоялось? Почему меня не проинформировали о решении?

— Вчера вечером. Там Михайлов все начал.

Упоминание Михайлова заставило Гришанкова мысленно выругаться. Он не забыл памятного разговора здесь, в кабинете, когда комсорг пытался обосновать свой отказ от работы доморощенной научной теорией.

— Парторг Серегин присутствовал. Поддержал, — наклонив голову, мягко журчал Фоминский. — А Паинцев, наш передовой бригадир…

— Семен Яковлевич, — перебивая Фоминского, прогудел Женя. — Тут у вас есть осведомители. А я пойду работать.

Начальник увидел слабую — полную независимости — улыбку на чумазом лице слесаря. Внезапно смутившись, Гришанков промелькнул взглядом по его литой фигуре: мощный торс, борцовская шея, руки в локтях напружинены.

— Идите… Вы, Роман Владимирович, проследите, чтобы бригада Паинцева не испытывала затруднений с комплектующими. Если бригада не обеспечит требуемого из-за нехватки деталей, ответите мне персонально. Дело — прежде всего!.. А вы, Ваган Альбертович, останьтесь, пожалуйста.

Гришанкова бесил вид заместителя: понурый, забитый. «Распустил нюни. Хоть бы держался по-мужски!» И в то же время он был совершенно потрясен случившимся. Еще вчера он был хозяином цеха, только от него зависела судьба программы, а сегодня оказалось, что есть и другие силы, которые ломают, корежат такое славное вчера. И их, эти силы, не уничтожишь приказом, они дают тот самый план, ради которого он не спит спокойно ночами.