Поинтересовавшись в конце состоянием Ахмада и Дика, Цветов только после этого послал посыльного передать Зухуру просьбу прийти на завтрак.

Выглядел лейтенант устало.

— У брата был? — спросил его Цветов, видя, как Зухур, чтобы не расплескать чай, держит пиалу двумя руками.

— Был. Лучше бы собаке отдали постель, а брата на пол. Может, хоть тогда бы что-нибудь понял. Молчит, как мертвый ишак, святого мученика из себя строит. Ради чего? Поговори с ним, Василий. У тебя это получается.

Цветов согласно кивнул, а потом словно между прочим спросил о денщике.

— Приболел Атикулла, отпросился отдохнуть до обеда.

— Как же он больной в кишлак ночью ходил? — сочувственно произнес Цветов.

— Какой кишлак? Зачем ему кишлак? — удивленно уставился на него Зухур. — О чем говоришь, Василий? Говоришь неправду — больше чай не зови пить и ко мне не иди. — Он решительно отодвинул локтем тарелки с завтраком, пиалу. — Ну, а если правда, то тогда говори всю.

— Хорошо, Зухур, — согласился Цветов и подробно рассказал о наблюдениях Гребенникова. — Сам понимаешь, советов в этом плане я тебе давать не могу, но два момента подчеркнуть хочу: Атикулла наверняка действует в отряде не в одиночку, и этот его поход в кишлак, мне кажется, как-то связан с Ахмадом. Скорее всего, ночью он встречался с твоим отцом.

— Номард![192] — Зухур вскочил, заходил по палатке, остановился у выхода. Сказал, не оборачиваясь: — Спасибо, Василий. Не хочется верить, но я проверю все сам.

Выйдя из палатки, Зухур зажмурился от яркого солнца. Редкие облачка, которые вроде задержались после ночи на небе, торопливо рассеивались над горами, оставляя землю совершенно беззащитной перед палящим солнцем. А оно уже уверенно и надежно выкатывало на свой трон, с которого даже высоченным горам не разрешало иметь тень длиннее, чем короткое и святое слово — Мекка.

Пройдя в свою палатку, он остановился перед спящим денщиком. Потом достал из-под кровати его мешок, развязал, встряхнул. Несколько пачек денег упало на пыльные доски пола. Зухур не стал их поднимать, вытащил из кобуры пистолет, загнал патрон в патронник. Потом, выплескивая скопившийся гнев, ударил ногой по кровати.

Атикулла что-то недовольно пробормотал во сне, и тогда Зухур, боясь пристрелить предателя сонным, резко перевернул кровать. Денщик вместе с постелью свалился на пол.

Первое, что увидел Атикулла, — это разбросанные по полу деньги, а затем ствол пистолета и свирепое лицо лейтенанта.

— Мурдагав[193], — процедил сквозь зубы лейтенант. — Вставай, собака!

Денщик поспешно начал выпутываться из одеяла и простыней. Руки его дрожали, ноги подламывались. На полу, под ним лежали деньги, много денег, которые навсегда откупили бы его род из долгов, вылечили жену и дали первый товар, чтобы начать собственную торговлю. Не деньги как таковые нужны были Атикулле — нужны были свобода, здоровье, будущее и его самого, и детей. Но стоял над ним Зухур с небольшим пистолетом, выстрел которого зачеркнет на этой минуте жизнь Атикуллы, отберет добытые с такими трудностями и опасностями деньги, оставит без хозяина на верную гибель жену и детей.