Странное задание командования, которое сейчас выполнял Валеев, лично он расценивал как послабление по службе. Но начальство усмотрело в мероприятии воспитательный момент — что ж, он воспользуется этим моментом и отдохнет. Тем более что его рота — лучшая в части, он устал от собственной требовательности. И хорошо, что близок отпуск!

А пока театр готовил праздничное представление к круглой дате — феерическое, феноменальное, с грандиозной массовкой. И вот моряки и солдаты целую неделю «брали» Зимний дворец. По замыслу режиссера, этот штурм был самой яркой сценой в спектакле: неожиданно распахивались двери, и нарядный зал — красный бархат, дорожки, публику в вечерних шуршащих туалетах — вдруг заливала ревущая, серая, грозная вольница: «Ура-а-а-а!»

Валеев не хотел признаваться себе, что его немного пьянила новая, таинственная, непонятная эта жизнь. Вообще-то он театра не любил, предпочитал кино и, даже когда по телевизору показывали спектакль, испытывал разочарование: фильм, конечно, лучше.

Он заглянул в зал.

— Зачем ты на пуанты встаешь? Будь естественнее! — слышался со сцены крик пожилого режиссера, его голос невнятно отзывался под балконами и сводами зрительного зала эхом. — А теперь догони, догони его фразой!

Валеев видел, как к режиссеру нервной уверенной походкой приблизилась знаменитая певица. На репетициях она пела под фонограмму, и поэтому солдаты отзывались о ней неуважительно. Певица коротко отчеканила что-то, наверное, оскорбительное, потому что режиссер сразу схватился за голову, а обидчица гордо удалилась.

«Что я после демобилизации делать буду? — мимоходом привычно ужаснулся лейтенант Валеев. — Никакой тут дисциплины у них!»

Ясно было: режиссер не умел подзатянуть гайки в своем разболтавшемся коллективе. И Валеев вспомнил, как в первый год после училища пришел в подразделение, сказал: «Это у вас еще были цветочки. Сам зарядку проводить с вами буду, из казармы не выйду, пока не станем лучшими в части».

Валеев был не женат, поэтому возражать против его ночевок в казарме никто не стал. Перед ответственной проверкой комдива рота не спала и сам лейтенант ходил между двухъярусными койками в большом волнении. Кто-то из старших водителей-понтонщиков подозвал его, когда Валеев остановился рядом: «Прямо глаз не сомкнуть… Товарищ лейтенант, как там завтра?»

Посмотрим…

«Я-то их взвинтил своим порядком, а должен кто-то и поддержать, — рассказывал он потом однокурснику понятое в эту ночь. — Присмотрелся: есть такой человек в отделении. Выбрали мы его комсоргом. Я подсказал, конечно. Что ж ты думаешь? Наладил комсомольскую работу. Отлично. На собрании прочтет доклад как положено и спрашивает, кто хочет выступить. Молчат. Час молчим. Десять минут перерыв — и снова сидим. А мне интересно, чем дело кончится. Он, понимаешь, откуда-то взял, что должны человек пять в прениях участвовать. На третьем собраний прекрасно разговорились. По делу, главное».