– Хорошо, я соглашусь. Я подожду у дверей. Это подходящая роль для меня, потому что – окажись я в доме – мне бы все равно не удалось узнать твою красавицу, которую я и в глаза не видал, – согласился Кожоль.

Друзья жестоко ошиблись, предполагая, что Буэ давал бал, который помог бы им незаметно пробраться в дом, затерявшись в толпе гостей. Судья просто пригласил республиканских офицеров на жженку.

– Экая дьявольщина! Это не совсем то, чего мы ждали. Не так-то легко войти к этому мерзавцу, – сказал Кожоль, встав посреди дороги, прямо против подъезда.

– Берегись! – крикнул за ним голос.

Граф обернулся и увидел толстяка с огромной закрытой корзиной, намеревавшегося войти в отель.

– А! Скажи, гражданин, не… – начал было Пьер.

– Ты воображаешь, что у меня есть время калякать, что ли? И морозить пирожки, заказанные для гостей Буэ! – прервал пекарь, силясь оттеснить молодого человека с дороги.

– Ого! – произнес Кожоль, которого озарила внезапная мысль.

Он отошел на несколько шагов, нагнулся и, бросившись стремглав вперед, послал объемистому брюху пирожника такой сильный удар своей бретонской головой, что толстяк упал без чувств в паре метров от него.

– Бери скорей корзину и ступай с ней в дом, – шепнул Пьер Бералеку.

Ивон немедленно подхватил корзину, которую выронил пекарь, и исчез в отеле.

Оставшись один, Кожоль поднял лежавшего без чувств и посадил на одну из широких каменных скамеек, стоявших у входа.

– Я подожду, пока он сам, без посторонней помощи придет в чувство, и выиграю таким образом время, – решил он.

Удар был сильный, и прошло не менее двадцати минут, прежде чем пирожник слабо зашевелился.

«А! Вот он приходит в себя. Что, черт возьми, могу я наврать ему в объяснение своей вежливости?» – размышлял молодой человек. Но ему некогда было решить эту задачу, потому что он увидел возвратившегося Ивона, бледного, истомленного и дрожавшего в сильном волнении.

– Бежим! Бежим! – бормотал он.

Кожоль бросился вслед за ним. Через пять минут они добрались до лодки.

– Греби один, друг… у меня нет сил, – сказал Бералек, стуча зубами как в лихорадке.

Пьер понял, что сейчас не время для расспросов, и начал править лодкой. Через полчаса они отплыли далеко от города. Вышедши на берег, кавалер в мрачном молчании, словно в бреду, шел до биваков Кадудаля, куда они вернулись в полночь.

Тогда только Кожоль спросил своего друга, которого, казалось, ошеломило страшное горе: – Она умерла, не так ли?